Недовольно ворча, папочка убрал с плиты сковороду, в которой пытался приготовить картошку, и отправил пригоревшее содержимое в мусорное ведро. Затем сел за стол, подпер подбородок кулаком и о чем-то крепко задумался. Уходить он явно не торопился, и это не слишком меня радовало. Единственное, что внушало оптимизм, — это его похожесть на стеклышко. В том смысле, что впервые за последнее время отец был трезв. За долгие годы я навидалась столько, что безошибочно определяла все степени алкогольного опьянения.
— Вся в мать, — досадливо произнес папа, и от неожиданности я порезала палец.
На царапину и брызнувшую кровь не обратила даже внимания, не поверив собственным ушам. Сколько себя помню, тема мамы всегда была запретной, и стоило о ней заикнуться, как на меня тут же обрушивалась волна раздражения и громоподобный ор. А орал папа так, что ему бы позавидовал самый крупный северный орк!
— И фигура, и глаза эти синюшные, — продолжил он, рассматривая меня так, словно видел в первый раз. — Только что цветом волос в меня пошла, та блондинистой была…
Я стояла, забыв, как дышать, и боясь спугнуть внезапную папину откровенность. Когда он замолк, испытала укол разочарования, но решила рискнуть и попытаться узнать больше. Бросив недорезанные овощи, села напротив и, посмотрев ему в глаза, робко спросила:
— Почему ты никогда о ней не рассказывал?
В следующую секунду оправдалось худшее опасение — папину откровенность я переоценила.
— Не о чем рассказывать! — отрезал он, принимаясь за откупоривание очередной бутылки. — Все вы, бабы, одинаковые. Что смотришь? Да, красивая она была — до одурения красивая, только не в том счастье, слышишь? Запомни, Фридка, красота — это проклятие! И мужика себе выбирай простого да работящего, а на внешность не смотри! И голову свою мечтами глупыми не забивай, все равно никуда отсюда не вырвешься: как родилась в нищете, так в нищете и помрешь!
А вот это сейчас обидно было. И самое главное, слова буквально задели за живое, отчего на глаза навернулись непрошеные слезы. Жутко захотелось дать им волю, но я сдержалась.
— И не разводи мне тут сырость, — завершил тираду вконец раздосадованный отец, отхлебнув дешевого эля. — Слушай и внимай, я тебе плохого не посоветую!
Не глядя на него, я поднялась и отвернулась к плите. Сняла с огня так и не сварившийся бульон, направилась к выходу и, на миг замерев, негромко произнесла:
— Не приписывай мне собственные неудачи. Если ты смирился и разменял жизнь на бутылку, это не значит, что я повторю ту же участь.
Игнорируя полетевшие в спину крики, вбежала вверх по скрипящей лестнице и, заперев за собой дверь, рухнула на кровать. Скинула ботинки, уткнулась носом в подушку и несколько раз всхлипнула. Насколько ненавижу себя жалеть, настолько же сильно иногда хочется…
Дождавшись, пока отец отправится к себе и забудется беспробудным сном, я пошла в ванную. Вода полилась чуть теплая, но зато чистая, так что я смогла как следует отмыться. После дня, проведенного в лавке, рыбный запах въедался буквально под кожу, и я чувствовала себя обитателем морского дна. Очень хотелось воспользоваться душистым мылом и таким же душистым шампунем, но подобной роскоши у нас отродясь не водилось, так что приходилось довольствоваться хозяйственным.
Из душа я выходила, покрывшись мелкими пупырышками и звучно клацая зубами. В комнате сбросила полотенце, надела ночную рубашку, до носа укуталась в пару одеял и села на кровати, ожидая, пока волосы хотя бы немного подсохнут. Подхватив пальцами каштановую прядь, внимательно на нее посмотрела: вот уж действительно, хорошо, что не родилась блондинкой. Маму я не осуждала, но и простить за то, что она меня бросила, не могла. В сущности, мне было все равно.
Это в детстве я могла часами просиживать у окна, надеясь, что она вот-вот появится на окутанной сумерками улице. А потом смирилась.
Вспомнив, что забыла растопить камин, я снова нехотя поплелась на первый этаж, и когда в очаге заплясало рыжее пламя, уселась в стоящее напротив кресло. Плотнее запахнув одеяло, подобрала под себя ноги и решила, что вполне могу немножко здесь посидеть. Так и волосы быстрее высохнут…
— Фрида! — разнеслись по дому громогласные звуки моего имени.
Я резко открыла глаза и подскочила с места, задев при этом стоящую рядом кочергу. Из-за грохота от ее падения не сразу различила знакомый и ужасно противный звук разрывающегося будильника.
— Выключи свою глубинную тарахтелку! — пророкотал взбешенный папочка, для убедительности пульнув чем-то в дверь.
В том, что заснула прямо в кресле, а сейчас ощутила ноющую боль в затекшей шее и левом плече, приятного было мало. Особенно учитывая спутавшиеся за ночь волосы, которые накануне забыла расчесать.