— И ты думаешь, кто угодно может позировать? — спрашиваю я жалостливо.
— А то! — говорит она.
— Послушай, — говорю, — фотограф может отправить в корзину дюжину негативов, чтоб вышло более-менее человеческое изображение обычной женщины. И сколько же, по-твоему, придется выбросить, чтоб получить действительно живую, эффектную фотку?
— По-моему, я справлюсь, — говорит она.
В общем, надо было мне сразу дать ей хорошего пинка. Может, меня восхитила невозмутимость, с которой она продолжала упорно стоять на своем. Может, тронул ее полуголодный вид. Но более вероятно, я просто испытывал злорадство от возможности дать ей прочувствовать то же самое, что чувствовал я, когда мне швыряли назад мои фотки. Решил, что называется, в очередной раз найти виноватого.
— Ладно, придется преподать тебе небольшой урок, — говорю я ей. — Так и быть, попробую пару раз тебя щелкнуть. Но имей в виду — исключительно на твой страх и риск. Если кто-то вдруг пожелает купить твое фото, на что один шанс из миллиона, я заплачу тебе за время по обычным расценкам. Только так, и не иначе.
Она одарила меня улыбкой. Первой.
— Шикарно, — говорит.
В общем, сделал я три-четыре снимка — только лицо крупным планом, поскольку не пришел в восторг от ее дешевого платьишка, и, по крайней мере, весь мой сарказм она встретила достойно. Потом вспомнил, что у меня до сих пор еще валяется выданное в «Грации» дамское барахло, и, наверное, злорадство все еще играло во мне, поскольку я вручил ей пояс, велел зайти за ширму и надеть его, что она, вопреки моим ожиданиям, сделала просто-таки без тени смущения; и коли уж мы так далеко зашли, я решил отщелкать заодно и пляжную сценку, чтоб окончательно отстреляться.
Все это время я не ощущал ровно ничего необычного, не считая легких приступов головокружения, которые на меня то и дело находили, и гадал, то ли желудок у меня расстроился, то ли я неосторожно обращался с реактивами.
Хотя все-таки, знаете, наверное, тревога и смутное беспокойство во мне уже и тогда присутствовали.
Я бросил ей визитку и карандаш.
— Напиши тут, как тебя звать, адрес и телефон, — сказал я и заперся в лаборатории.
Немного погодя она ушла. Я с ней даже не попрощался. Я злился, что она не стала ломаться и нисколько не смутилась по поводу поз, в которые я ее ставил, и даже меня не поблагодарила, не считая той единственной улыбки.
Я закончил проявлять негативы, сделал несколько отпечатков, проглядел и пришел к заключению, что товар, по крайней мере, не намного хуже, чем с мисс Леон. И как-то вдруг решил подсунуть эти фотки в ту пачку, с которой завтра с утра собирался пройтись по клиентам.
К тому моменту уработался я в дым, так меня трясло и подташнивало, но пожалел тратить последние деньги на спиртное, чтоб слегка прийти в себя. Есть мне не очень хотелось. По-моему, я сходил в какую-то дешевую киношку.
О Девчонке я и думать забыл, может, разве рассеянно подивился, как это я на своем безбабье даже не попытался к ней подклеиться. Она вроде бы принадлежала к несколько… э-э… более доступной социальной прослойке, чем мисс Леон. Но тогда, конечно, нашлась тысяча весьма веских причин, почему я этого не сделал.
С утра я пошел по заказчикам. Первым номером в моем списке стояла пивоварня Мунша. Там требовалась «Девчонка Мунша». Папаша Мунш испытывал ко мне нечто вроде отеческой привязанности, хотя снимки мои в грош не ставил. Хотя, если по-честному, вкус и чутье в фотографии у него имелись, этого не отнимешь. Лет пятьдесят тому назад он вполне мог бы быть среди тех шустрых ребят, что закладывали Голливуд.
Он как раз только что вернулся с производства и занимался своим самым излюбленным делом. Отставив запотевшую банку, он облизал губы, отпустил кому-то несколько сугубо технических замечаний насчет хмеля, вытер свои толстые лапы о передник, прикрывающий пузо, и сграбастал пачку фотографий.
Он просмотрел уже где-то около половины, задумчиво пощелкивая языком, когда дошел до нее. Я мысленно дал себе по шее за то, что вообще ее туда засунул.
— Ага, — оживился он. — Фотография, конечно, не шедевр, но девчонка что надо.
Это все и решило. Я никак не мог взять в толк, почему Папаша Мунш сразу за нее зацепился, а я нет. Думаю, это было потому, что сперва я увидел ее во плоти, если это подходящее слово.
Но в тот момент я чуть в обморок не хлопнулся.
— Кто это такая? — спрашивает он.
— Да так, новая модель. — Я изо всех сил постарался, чтоб это прозвучало понебрежней.
— Приходи с ней завтра с утра, — говорит он мне. — И все свое барахло прихвати. Прямо тут ее пощелкаем. Покажу тебе, как это делается.