— Элли, постой! Подожди! Мне нужно с тобой поговорить. — Рассел бросается за мной.
— А она не хочет с тобой разговаривать, — говорит Надин, отпихивая его локтем.
— Элли? Надин? Вы что? — спрашивает Магда, подбегая с другой стороны.
— Нет, это с тобой что? — говорит Надин. — Магда, как ты могла?
— Что я могла? Я тут из кожи вон лезу, как какой-нибудь Купидон задрипанный, стараюсь помирить этих двух идиотов, а ты на меня взъелась, как будто я совершила что-то ужасное!
Я останавливаюсь. Надин останавливается. Магда останавливается. Рассел мнется в стороне, пока мы, три девчонки, пристально смотрим друг на друга.
— О чем речь, Магда? — спрашивает Надин.
— Рассел меня остановил, когда я выходила из школы, и стал спрашивать, как Элли, сердится ли еще на него. Он вчера полдня проторчал в «Макдоналдсе», а она не пришла, и вот он хочет узнать, согласна ли она помириться или он безнадежно все испортил. Я ему сказала, что, по-моему, Элли до сих пор по нем сохнет и страдает, и будет очень даже рада помириться, а тут вы обе проплываете мимо, задрав нос и не говоря ни слова. Не понимаю, в чем дело? Я к тому, Элли, что ты можешь не разговаривать с Расселом, если не хочешь, но на мне-то не надо срывать свою злость.
— Ах, Магз, — произносит Надин. — Ты даже не представляешь, что Элли подумала!
— Ты и сама то же самое подумала! — напоминаю я, ослабев от радости.
— Что ты подумала? — спрашивает Магда.
— Ничего! — поспешно выпаливаю я, потому что Расселу все слышно.
Я оборачиваюсь посмотреть на него. Он смотрит на меня. Теперь уже я ощущаю себя мороженым. Быстро тающим.
— Шагайте отсюда, ребята, — говорит Магда, — насладитесь своим романтическим примирением. Пообнимайтесь от души в «Макдоналдсе».
— Французский поцелуй над картошкой по-французски!
— Буря чувств среди гамбургеров!
— Запейте страсть кока-колой!
— Вскипятите кофе жаром своих объятий!
— Да заткнитесь вы, — говорю я с нежностью.
Какие они замечательные подруги! И Рассел такой замечательный!
Когда мы наконец остаемся вдвоем, он рассказывает, как ему было стыдно своих слов о том, чтобы пригласить на бал другую девочку.
— Я просто хотел сделать тебе больно, Элли. Очень глупо. Ты ведь не поверила, правда?
— Конечно, не поверила! — уверяю я. — Ах, Рассел, мне честно очень совестно, что я тебя подвела.
— Ну, по правде говоря, это не какое-то необыкновенное, суперклевое событие. Просто школьная дискотека. Скорее всего, все будут страшно стесняться и помирать от скуки, так что, наверное, это даже лучше, что ты не пойдешь.
— Может, сходим вместе на танцы как-нибудь в другой раз?
— Конечно! Это будет здорово. Хотя, если честно, я не очень хорошо танцую. В основном машу руками и ногами в разные стороны и выгляжу полным придурком. Может, от такого зрелища у тебя пропадет всякое чувство. Если, конечно, было какое-то чувство.
— Это ты бесчувственный. В прошлый раз ты так на меня разозлился…
— А ты не пришла вчера в «Макдоналдс». Я сто лет ждал.
— Ты не предложил встретиться. Я думала, ты не придешь. Думала, ты больше не хочешь меня видеть.
— Я хочу тебя видеть.
— И я тоже. Тоже хочу тебя видеть.
— Ах, Элли. — Рассел неожиданно притягивает меня к себе, прямо посреди улицы.
Пусть на нас все смотрят, мне наплевать. Я обнимаю его за шею.
Раздается пронзительный гудок.
— Элеонора Аллард!
О боже! Миссис Хендерсон высунулась из окна своей машины.
— Сейчас же поставь этого мальчика на землю! — кричит она, а потом поднимает стекло и уезжает.
— Ого! — говорит Рассел с опаской. — Кто это? Какая-нибудь подруга твоей мамы?
— Миссис Хендерсон — наш классный руководитель, — отвечаю я, охрипнув от потрясения.
— Классный руководитель? Она у вас действительно классная!
— Да, пожалуй, — соглашаюсь я.
Правда, на следующий день миссис Хендерсон устраивает мне получасовую лекцию на тему о том, как нужно себя вести, находясь на улице в школьной форме. Счастье, что она не наткнулась на нас с Расселом немного позднее, на огородах!
— Значит, вы снова как голубки с Ходячим Альбомом? — спрашивает Надин.
— Не смей его так называть, Надин, у него есть имя — Рассел, — говорю я, подталкивая Надин локтем в бок. Потом толкаю Магду. — Оказывается, ты обзываешь Рассела мелким пижоном?
— Я? — Магда убедительно изображает оскорбленную невинность. — Да ведь я же — Купидон, который вас помирил!
Просто невероятно, как это хорошо — снова быть с Расселом. И с Магдой, и с Надин.
— Я так счастлива, счастлива, тра-ля-ля-ля! — распеваю я, стоя под душем, в день концерта Клоди. Это такая смешная глупая песенка, которую она прицепила в самом конце своего альбома. Там дальше так:
«Мне не надо хорошего парня, не надо плохого, не надо совсем никакого. Позабыты печали, сердце бьется свободно снова… Я так счастлива, счастлива…» и т. д. Но я пою по-другому. Я придумываю собственные слова: «Да, мне надо хорошего парня, не надо плохого. Мне Рассела надо, я люблю его снова и снова. Я так счастлива, счастлива, тра-ля-ля-ля…»
Душ включен на полную мощность, поэтому я уверена, что меня никто не слышит. Но я ошибаюсь.
Из-за двери раздается папин голос:
— Мне надо хорошего мыла, или даже плохого, вообще хоть какого. Немытый папаша бьется в двери снова и снова… Дочка в ванной засела надолго, тра-ля-ля-ля-ля!
— Папа! — Я выглядываю из ванной, завернувшись в купальное полотенце и страшно краснея. — Зачем ты слушаешь?
— Элли! — Папа дергает меня за мокрую прядь волос. — Как же я могу не услышать, если ты поешь с такой силой, что того и гляди лопнешь, о дочь моя, примадонна купальной кабинки? Но, знаешь, я рад, что ты счастлива. Так, какие планы на вечер? Кто вас повезет, папа Надин или Магды? Жаль, что у меня сегодня это дурацкое собрание в училище.
Я говорю:
— Нас отвезет Магдин папа.
— Вот бедолага, — вздыхает папа с благодарностью. — Я у него в долгу.
Но в школе Магда сообщает нам, что ее папа все-таки не сможет нас отвезти, потому что у него в машине вчера вечером полетел вал, и она пару дней пробудет в ремонте.
Мы с ожиданием смотрим на Надин.
— Караул! — говорит Надин. — По пятницам папа возит маму с Наташей на их дебильные вечерние занятия по танцам.
— А у моего папы собрание, и ему нужна машина, так что Анна тоже не сможет нас отвезти. Да она все равно сидит с Моголем и каждый вечер вяжет по девятьсот девяносто девять дурацких свитерочков, — говорю я.
Мы тяжко задумываемся.
— Знаете что? — говорит Магда. — Поедем сами. Поездом, потом на метро. Проще простого.
— Сложнее сложного! — говорит Надин. — Мама меня не отпустит.
— Анна, скорее всего, тоже, — подхватываю я. — И потом, доехать-то мы доедем, а вот обратно как? Ночью? Разве твоя мама не будет против, Магз?
— Само собой. Но она не узнает. Она думает, что нас повезет твой папа, Элли. Твои, Надин, тоже думают, что нас отвезет Эллин папа. А ты, Элли, можешь сказать, что нас повезет мой папуля. Тогда никто не будет волноваться, и мы сможем спокойно отчалить и как следует повеселиться.
— Классно, — говорит Надин, но вид у нее озабоченный.
— Блеск, — говорю я, хотя меня не очень радует, что придется снова врать.
— Значит, решено, — говорит Магда. — Встречаемся в шесть, хорошо? На станции. Элли, насчет наличных не беспокойся, можешь одолжить у меня. Это будет просто фантастика! Настоящий девичник.
Так мы и сделали. Надин прибывает на станцию первая. Она великолепно выглядит, вся в черном, в новых черных туфельках на высоченных каблуках, в них она кажется еще выше.
— Мне придется залезать на стремянку каждый раз, когда захочется поболтать с тобой, — жалуюсь я. — Рядом с тобой я чувствую себя совсем уж коротышкой.