Мы втроем, взявшись под руки, обходим оставшиеся магазины, примеряем у «Офис» туфельки на высоком каблуке, в которых мы шатаемся, как пьяные, а потом еще лет сто проводим в магазинчике «HMV», слушаем последний альбом Клоди Коулмен. У нас с Магдой и Надин совершенно разные музыкальные вкусы, но все мы единодушно обожаем Клоди. Магде нравятся в ее песнях мощные, позитивные тексты. Надин — классная музыка в стиле хип-хоп. А мне она нравится, потому что у нее длинные буйные кудри, почти как у меня, только гораздо красивее, и хотя она совсем не толстая, но все-таки у нее больше округлостей, чем у большинства эстрадных певиц. Она для меня — что-то вроде идеала.
В магазинчике тесно. Магда автоматически останавливается там, где толпятся несколько симпатичных парней. Парни окидывают ее одобрительными взглядами, и трое из них тут же начинают ее «клеить». Мы с Надин вздыхаем и потихонечку отходим в сторону. Знакомая ситуация, и нас это злит.
— Трое мальчиков, три девочки, но всем мальчикам нужна Магда, — говорит Надин.
Она тактично умалчивает о том, что номером вторым неизменно выбирают ее. Не трудно догадаться, под каким номером иду я: под последним!
— Эй, подождите меня! — Магда бежит за нами. Мальчишки что-то кричат ей вслед, но она не обращает внимания.
— Можешь остаться с ними, если хочешь, — говорю я.
— Да, мы пойдем в «Макдоналдс», а ты потом приходи, — говорит Надин.
— Я прямо сейчас с вами пойду, — говорит Магда. — Сегодня же у нас время девчонок, правильно? Посмотрите на часы! Уже поздно. Пошли есть.
Магда очень мило настояла на том, чтобы купить мне бургер и жареную картошку. Я рисую ее портрет на первой страничке своего альбома, изобразив Магду в розовом топике и эксклюзивных брюках, а вокруг — толпу восхищенных поклонников, ростом ей по щиколотку. Потом я рисую Надин. Сначала, чтобы ее подразнить, я нарисовала ее в ковбойском костюмчике, но после того, как она меня треснула, я умасливаю ее, изобразив в виде великолепной ведьмы с ногтями, похожими на сверкающие когти из драгоценных камней: в одной руке она держит куколку, в точности напоминающую Наташу, всю утыканную булавками.
Я уже увлеклась и теперь оглядываюсь, ища, кого бы еще нарисовать. И вдруг замечаю странную вещь. У противоположной стены я вижу мальчика. В нем-то нет ничего странного. Вполне симпатичный, темные глаза, длинные растрепанные волосы. Он в форме Холмерской школы. Вообще-то большинство тамошних мальчишек или шибко крутые, или, наоборот, убогие ботаники, но этот — совсем не такой. Угадайте, чем он занят! У него в руках фломастер и альбомчик вроде моего, и он рисует… меня?!
Не может быть! Нет, конечно, это Магда. Это на нее постоянно таращатся мальчишки. Но вот он поднимает глаза от рисунка и смотрит прямо на меня… а когда Магда отправляется за соломинкой для молочного коктейля, он даже не поворачивает головы. Значит, это Надин. Да, точно, он рисует Надин с чудесными длинными волосами и огромными темными глазами. Хотя Надин как раз откинулась на спинку стула, и, скорее всего, ему сейчас ее не видно.
Это на меня он смотрит! Взглянет на мое лицо, потом на страницу альбома, и снова, вверх-вниз, вверх-вниз, а фломастер так и бегает по бумаге. Наверное, он заметил, что я на него смотрю, но это его не смущает.
— Что это ты покраснела, Элли? — спрашивает Надин.
— О боже, разве?
— Да ты вся красная! В чем дело?
— Так, ничего.
— На кого ты смотришь? — интересуется Магда, вернувшись с соломинкой. Она осматривается и моментально разоблачает меня. — Ты что, кокетничаешь с тем парнем из Холмерской?
— Нет.
— Что за парень? — вертит головой Надин.
— Не оглядывайся! Он на нас смотрит.
— А мы на него посмотрим, — говорит Магда. — Что он там делает, пишет?
— По-моему, он рисует, — говорю я.
— Что рисует?
— Меня!
Магда и Надин смотрят на меня. Похоже, они обе несколько удивлены.
— Зачем это он тебя рисует? — спрашивает Надин.
— Не знаю. Такое… дурацкое ощущение, — говорю я, а его взгляд все так же движется вверх-вниз — то на меня, то на страницу.
— А ты возьми и тоже его нарисуй, — говорит Магда. — Давай, Элли!
— Я буду выглядеть глупо.
— Ничего подобного. Давай! Он тебя рисует, а ты его, все справедливо, — говорит Магда.
— Ну, ладно.
Я начинаю рисовать. Я стараюсь придать портрету карикатурный оттенок, глаза рисую маленькими, как бусинки, волосы еще длиннее, чем на самом деле, поза напоминает охотничью стойку. В руке у него я рисую альбом с крошечным изображением меня самой. На картинке я согнулась над своим альбомом и рисую миниатюрный портрет мальчика.
— Здорово! — одобряет Магда.
— Выходит, ты рисуешь, как он рисует, как ты рисуешь… Ой, у меня даже голова закружилась, — говорит Надин.
— Смотрите, он идет сюда! — говорит Магда.
— Что? — Я поднимаю глаза.
Магда права — он идет к нам и по-прежнему не сводит с меня глаз.
Я поскорее захлопываю альбом и кладу его к себе на колени.
— Э, так нечестно! Я хочу посмотреть, что ты нарисовала, — говорит он, остановившись возле нашего столика. Он улыбается мне. — Если ты покажешь мне свою картинку, я тебе покажу свою.
Магда и Надин дружно хохочут.
— От такого предложения ты не сможешь отказаться, Элли, — смеется Магда.
— Элли! Ты, случайно, не Элли-Слоник? — спрашивает он.
У меня глаза лезут на лоб. Элли… Слоник? Почему он назвал меня моей прежней кличкой? Или он считает меня такой уж толстой?
Все старые комплексы разом набрасываются на меня. Мне мерещится, будто я раздуваюсь, как воздушный шар. Бегите, все бегите посмотреть на толстуху в «Макдоналдс»!
— Элли-Слоник? — Из моей великанской головы вырывается мышиный писк.
— Ну да. Я только что был в отделе художественных товаров, на верхнем этаже, знаешь?
— Чтобы она да не знала! — откликается Магда. — Она там полжизни проводит.
— Нашей жизни, — уточняет Надин.
— И я, и я тоже, — подхватывает он. — В общем, я там покупал вот этот фломастер, хотел попробовать, а кто-то уже изрисовал весь лист, и там было твое имя — Элли — и такой славный слоник с задранным хоботом.
— А, понятно. Да, это я нарисовала. — Я снова уменьшаюсь до своего обычного размера.
— Так ты и сейчас рисовала слоников?
— Надеюсь, что нет, — говорит Магда. — По идее, она рисовала меня.
— И меня, — встревает Надин. — И еще тебя!
— Меня? — Он моментально загорается любопытством.
— Помолчи, Надин, — говорю я.
— Да ладно уж, покажи. Вот, смотри. — Он раскрывает свой альбом. — Это ты.
С сильно бьющимся сердцем я вглядываюсь в рисунок. Никогда еще я не видела своего портрета, нарисованного кем-то другим. Правда, Моголь изображает меня в числе прочих, когда малюет цветными карандашами на тему «Моя семья», но там я имею вид двух кружочков с четырьмя палочками и дико торчащими волосами, так что его портреты не очень-то лестные.
А этот мальчик нарисовал меня… просто удивительно. Он великолепно рисует. У него точно такой же фломастер, как у меня, но какие свободные, стильные линии! Он явно увлекается графикой Обри Бердслея.[1] Так же уверенно размещает фигуру в центре листа, очертив ее смелыми контурами, и невероятно подробно выписывает детали — волосы, черты лица, даже фактуру свитера. Мои волосы, мое лицо, мой свитер (точнее, позаимствованный у Моголя). Он нарисовал меня такой, какой я хотела бы быть: умной, сосредоточенной. Я рисую в альбоме. Рисую его. А нарисованный он тоже рисует мой миниатюрный портрет.
— Классно! — восхищается Надин. — Смотри, он нарисовал, как ты рисуешь, как он рисует тебя, а ты нарисовала, как он рисует, как ты рисуешь его.
1
Обри Бердслей (1872–1898) — английский художник-график, прославившийся своими изысканными черно-белыми рисунками.