— Извини за то, что я ляпнула вчера. Я не хотела тебя обидеть. Только его, — говорю я. — Он не может так мной распоряжаться!
— Ты его дочь, Элли.
— Это не значит, что я — его собственность! Может, ты, Анна, позволяешь ему вытирать об себя ноги, а я не позволю!
С этими словами юная суперменша, задрав нос, выплывает из кухни и подхватывает свой портфель.
— Ты не доела!
Я хватаю гренок и говорю, что доем его по дороге в школу.
— Я спешу, — говорю я и выскакиваю из дома.
На самом деле я спешу не в школу. Я спешу повидать Магду и Надин и все им рассказать.
Но пока я добралась до школы, уже прозвенел звонок, а миссис Хендерсон, наша классная руководительница, сегодня с утра в свирепом настроении. Только я отвела Магду и Надин в уголок и начала рассказывать, она велела мне прекратить сплетни и живенько отправляться в спортзал.
Миссис Хендерсон преподает у нас физкультуру — вот ведь невезение! Я просто терпеть не могу физру, будь это хоккей, или волейбол, или легкая атлетика, или эстафеты. От них мгновенно начинаешь потеть и задыхаться, все вокруг на тебя орут, чувствуешь себя круглой дурой. По крайней мере, у меня всегда так. Надин тоже безнадежна, и хотя Магда довольно шустрая и неплохо справляется с мячом, она обычно тоже старается увильнуть от физкультуры, просто за компанию.
И вот мы втроем забились в уголок в раздевалке, и я второй раз начинаю рассказывать, но миссис Хендерсон и тут нас нашла и опять приказывает прекратить болтовню и быстро переодеться, а иначе мы можем пенять на себя.
— Ой, миссис Хендерсон, я сегодня так плохо себя чувствую. Так болит живот, можно мне пропустить физкультуру? — спрашиваю я, держась за живот.
— Ой, и у меня тоже, миссис Хендерсон, — говорит Надин. — Мне так плохо!
— И мне, миссис Хендерсон, — не отстает от нас Магда.
Миссис Хендерсон подбоченивается.
— Так, выходит, у вас у всех одновременно критические дни? — Она поднимает брови.
— Удивительно, но это научный факт, что у женщин, тесно связанных между собой, критические дни происходят в одно и то же время, — говорю я.
Между прочим, это правда. Я где-то это вычитала. Хотя у нас с Магдой и Надин все не так. Это было бы довольно-таки жутко! А если бы все остальное мы тоже делали хором — одновременно просыпались по утрам, одновременно бежали в туалет?
— Удивительно, но это научный факт, что ленивые девчонки готовы ухватиться за самый бессмысленный предлог, лишь бы отвертеться от физкультуры, — говорит миссис Хендерсон. — Даже если вы втроем собираетесь родить, все равно вы сейчас выйдете на поле и будете делать разминку.
На уроке она нас так загоняла, что я не могла разговаривать даже в те редкие мгновения, когда удавалось остановиться, пошатываясь, около Магды или рухнуть без сил рядом с Надин. Я только беспомощно пыхтела, хватая ртом воздух, как рыба на берегу.
Миссис Хендерсон заставила нас прыгать, бегать и кувыркаться до самого звонка, а это просто свинство, потому что после этого нам приходится нестись сломя голову в раздевалку, судорожно принимать душ и кое-как натягивать на себя одежду, ведь перемена длится всего пять минут, а следующий урок — миссис Мэдли. Сдвоенный урок, тут у кого хочешь живот заболит! Миссис Мэдли ведет у нас английский, это мой второй любимый предмет (первый, само собой, — рисование), но миссис Мэдли жутко строгая, и особенно она злится, если кто-нибудь опаздывает на ее урок, а мы сегодня как раз опаздываем.
Она так разоряется, как будто это наша вина, а когда Магда объясняет, что во время звонка мы еще бегали рысью в спортивной форме, миссис Мэдли заявляет, что это ее не касается, ее касается только одно: на ее урок мы опоздали, а это непростительно. Она битых десять минут разглагольствует о том, что опаздывать ни в коем случае нельзя, потому что у нас очень много работы, а когда она наконец начинает урок, выясняется, что сегодняшняя тема — поэзия! Я люблю читать интересные истории, а не всякие там вирши. Тем более что мы сегодня изучаем стихи о природе. А я от природы не любительница природы. Мне это противно. Мне бы нужно сделать на лбу татуировку: «городской житель». Есть у нас кошмарный замшелый загородный домик на склоне горы в самой мокрой части Уэльса, и когда мне приходится там бывать, каждый час тянется не меньше недели.
Миссис Мэдли грозно сверкает глазами в ответ на наши стоны и зачитывает вслух образцы творчества поэтов-романтиков. Я было встрепенулась при слове «романтики», но это, видимо, не совсем та романтика. Не знаю, по какой такой романтической местности бродили поэты-романтики; я лично ни разу в жизни не замирала в восхищении на своем Уэльском пригорке, любуясь цветами мускусной розы и спелыми фруктами, — у нас там водятся только разные мусорные кустики и непролазная грязь.
Потом миссис Мэдли переключается на современную поэзию и читает нам стихотворение Сильвии Плат о сборе ежевики, и я вдруг начинаю внимательно слушать, потому что стихи мне нравятся, они какие-то пронзительные, необычные, но тут учительница переходит к следующему стихотворению под названием «Грозовой перевал», и в первой же строчке говорится что-то насчет того, что горизонт хлещет ее, словно розга, и мы все падаем от хохота, а миссис Мэдли жутко злится и говорит, что ей грустно видеть наше убожество, а потом говорит, что мы все должны сочинить по стихотворению, прямо сейчас, не сходя с места. Не меньше двенадцати строк. О природе. А кто не сочинит, останется после уроков и получит дополнительное домашнее задание.
Я очень стараюсь.
Вспоминаю Уэльс. Напрягаю воображение.
Грязь, лужи, чудовищная грязь.
Как в той старой песенке про гиппопотама:
Скорее всего, миссис Мэдли требуется нечто более чувствительное.
Я начинаю сначала.
Я оглядываюсь вокруг. Караул! Все, кажется, уже включились в работу. Надин мне подмигивает, Магда показывает язык, но взгляд у них отсутствующий. Они сосредоточенно сочиняют. У всех в классе серьезные лица. Я просто не решаюсь выкинуть какую-нибудь штуку. Но как я могу притвориться, будто сельская природа меня хоть чуточку волнует? Стоп! Природа ведь не заканчивается у городской черты. Можно написать о природе в городе. Я смотрю в окно. За окном — унылый пасмурный день.
Живые изгороди пригородных садиков через дорогу подстрижены безобразными фестонами. Цветы на клумбах — кричащих плакатных оттенков и высажены омерзительными узорами, как на обоях. Деревья безжалостно обкорнали, чтобы ветки не качались на ветру. Да уж, природа в пригороде — нерадостное зрелище.
Ну, ладно. А если в темноте? В парке? В парке с Расселом, и луна над головой, и тополя вокруг? Есть!
Я пишу. Я забыла, что идет урок английского, и миссис Мэдли в дурном настроении, и колготки у меня все перекручены, потому что я натягивала их в такой спешке после физкультуры, и волосы разлохматились еще хуже обычного и торчат во все стороны тугими пружинками, словно в голове у меня произошел небольшой взрыв.
Я сейчас совсем не здесь. Я снова в парке с Расселом, и ключевые слова сами собой ложатся на страницу, как будто моя рука пишет независимо от моей воли.