Нерадостные думы прервал горн. Нюра вздрогнула и растеряно повернула голову. Надо идти ужинать. А она не готова, не полностью очистилось ее Сердце от досады на Катю.
«Побуду здесь, пока на стол накрывают. Ягод побольше наберу…»
Она опустила ветку, с которой собирала ягоды, и та, будто обрадовавшись свободе, шелестя листьями, поднялась.
Незаметно Нюра набрала полный кулек ягод, и это обрадовало ее. Сейчас она угостит всех. И Катю тоже…
— Ню-ю-ра! — послышался голос Ольги. — Ужинать!
Когда Нюра, не торопясь, подошла к вагончику, все уже рассаживались за большим столом на поляне. Только Катя возле будки гладила и гладила мохнатую голову Бобки.
Ни на кого не глядя, Нюра пошла к Кате. Протянула пакет с ягодами.
— Возьми, сла-а-дкие, — заглянула в глаза, настойчиво положила полную горсть черемухи на ладонь подруги.
А за столом девочки приставали к Виктору Николаевичу.
— Расскажи-и-те что-нибудь!
— Ну что я вам расскажу? — разводил руками директор.
— Про лысину деда Анисима, — подсказывала Люся.
— Да ведь вы уже знаете, — отговаривался Шатров.
— Еще раз, еще раз! — просили девочки.
— Ладно, так и быть.
Пока разливали суп по тарелкам, Шатров начал свой рассказ:
— Ну, вот. Когда Сергей Семенович задумал осушить болото за Малайкой, он первым делом решил посоветоваться со стариками. Они народ опытный, землю хорошо знают.
Запрягли мы с ним Алмаза и поехали в Малайку к дядюшке Прохору. Совсем забыли, что он в Сочи отдыхает.
Ну, выходит, надо к Федору Карпычу ехать. Прибыли, а тот на рыбалку, говорят, отправился. Но ведь в запасе еще дед Анисим в Липовке есть! Мы — к нему.
Девочки заранее улыбались, зная, что сейчас начнется самое интересное. Стружка, так та сидеть спокойно не могла, вся искрутилась на скамейке.
— Приезжаем, а дед Анисим сидит на крыльце, цыплятам зерно раскидывает. Лысина у него во всю голову, как медная кастрюлька, на солнце сияет. Так, мол, и так, дед Анисим. До тебя дело есть. Выслушал он нас внимательно и сказал: «С маху вам ничего не присоветую. Поглядеть надо». «Пожалуйста, — говорим, — вон и Алмаз у ворот землю копытом бьет».
Сели, поехали. Приезжаем на болото. Дед Анисим у нас козырем из ходка выскочил. Огляделся, нагнулся, взял в горсть мокрой земли, плюнул на нее, растирает. А потом ко рту поднес. Мы думаем, уж не лизнуть ли хочет? Нет, понюхал только.
Девочки громко рассмеялись.
— И вдруг склонился наш дед перед Сергеем Семеновичем, сдернул картуз, звонко шлепнул по своей лысине ладошкой и заявил авторитетно: «Как на этой целине ничего не вырастет, так и на болоте урожаю не бывать!»
Все расхохотались, а Стружка не выдержала, вскочила со скамейки и, торопясь, досказала смешную историю про своего деда.
— А когда овсы на болоте поднялись, мамка чуть не каждое утро над ним посмеивалась. Подойдет, погладит по лысине, посмотрит на нее да и скажет: «Ой, дед, знать-то, и на твоей целине что-то прорастает!» Он сердится, отмахивается, а потом сам хохочет.
«Вот сейчас, сейчас и скажу», — решила Нюра, когда за столом, наконец, успокоились и принялись доедать почти остывший обед.
— А Катя предлагает подушечки для новых яслей сделать, — сказала она спокойно. — Перо-то на утятнике зря пропадает, ветром его разносит, дождем прибивает.
И, подгоняемая новым, переполнившим ее чувством, продолжала торопливо, будто боялась, что не поймут, не оценят Катино предложение:
— Я думаю, Катя очень хорошо придумала. Если каждая из нас по две подушечки сделает, и то десять… нет, двенадцать будет. А мы ведь не две успеем сделать. Утки-то долго еще перо менять станут.
Виктор Николаевич отложил ложку, внимательно посмотрел на Катю и шлепнул себя ладошкой по лбу.
— А мне и в голову это не пришло! Ай да Катя!
— И я бы во веки веков не додумалась! — всплеснула руками Светлана Ивановна. — Молодец какая, Катюша!
«Катя про интернат придумала, а про ясли-то я подсказала», — промелькнуло у Нюры, но тут же она отогнала дальше непрошеную мысль.
Глава двадцать четвертая
После двухдневного отдыха приехал с кормами Коля. Девочки с шумом окружили его, а Стружка повисла у парня на руке.
— Ой, Коля, соскучилась я по тебе до смерти!