Аксинья не знала, что лучше сделать: на загон ли идти помогать или уж скорее ужин готовить? Петр-то, когда голодный, здорово сердитый бывает!
«Нажарю сейчас грибов со сливками да накормлю всех», — решила сторожиха и засуетилась:
— Лизавета, ты начинай грибы чистить, а я костер пойду разожгу. Поужинаешь с нами.
Мокрушиной и самой не хотелось уходить с утятника: за ужином-то и помириться можно. А то председателю нажалуются, неприятности будут.
Она бойко принялась чистить грибы, доставая их из Аксиньиной корзины. Перемешала с луком, насыпала в большую сковородку, залила сливками.
Когда Петр Степанович и Николай вошли в избу, на столе уже стояла жаренка, наполняя все углы аппетитным запахом.
— Милости просим ужинать, — заговорила Аксинья и, чтоб муж не успел ничего сказать, выскочила из избы.
— Ой, а Шурочка-то наша где, Шурочка-то где? Шу-у-у-ра! — послышался Аксиньин голос уже за окном.
Расчет был точный.
Петр Степанович прошел к столу и только мимоходом обдал Лизавету сердитым взглядом.
Ни он, ни Николай сегодня толком не ели и теперь нетерпеливо смотрели на сковородку.
— Садись, Коля, — коротко сказал сторож.
Парень быстро присел к краю стола.
Увидев, что муж начал есть, Аксинья успокоилась. Вот выпить бы ему немного — совсем хорошо было бы!
— Давайте кушайте всласть. Не зря мы с тобой, Лизаветушка, спины-то гнули!
Петр Степанович хотел что-то сказать, но Аксинья перебила его, затараторила:
— Коля, ты снизу-то, снизу скреби! Там они вкуснее, поужаристее.
— Ладно, не егози! — положил ложку Петр Степанович. — Виноватая, так помалкивай.
Поняв, что муж начнет сейчас выговаривать, Аксинья плаксиво запричитала:
— Уж нельзя, выходит, и передышечку маленькую сделать. И так изо дня в день крутишься, спины не разогнешь.
— «Крутишься!» — передразнил муж. — При девчонках-то стыдилась бока отлеживать. Пионерок на работу понукать не надо. А как уехали, контролю, значит, не стало…
«Где-то в бутылочке остаточки водочки были… — соображала Аксинья, — подать, что ли, ему?»
— Ладно тебе ругаться, Петя, — миролюбиво сказала она. — Может, кто выпить хочет? У меня остаточки где-то есть…
— Ишь, выпить! Хитрая! — сразу разгадал маневр Петр Степанович. — Совести у вас нет. Поучились бы у малых-то ребят, как к делу к порученному относиться.
И пошел, и пошел! Все высказал. Аксинья не знала, куда деваться, да и Лизавета присмирела.
— Зерна вон сколько за один день стравили, — расхрабрился и Коля, чувствуя поддержку сторожа. — Девчонки-то берегут его, все больше мешанку делают. Да и пользительнее она для уток. А маленьким зерно-то и вовсе на вред. Надо же! Разговорился как. Ну ладно, муж ругается: сам побранит, сам и простит потом. Так и этот туда же!
Аксинья не на шутку рассердилась. А Лизавета, о чем-то вспомнив, вдруг расхохоталась и многозначительно поглядела на парня:
— Давай, давай! Стелись перед ними в рогожку. Они ско-о-оро отблагодарят тебя за помощь-то твою да заботу. Ха-ха-ха!
Глава двадцать шестая
Быстро полетели последние дни жизни на озере, а сколько еще было незаконченных дел!
Вернувшись из Свердловска, девочки спустили в огороженный выгул малышей: пусть привыкнут к воде.
— Не мы будем перегонять вас в стадо старших уточек, другие доращивать вас станут, — говорила Катя, подгоняя утят к берегу.
От этих слов у всех потяжелело на душе…
В свободное время девочки приводили в порядок площадку перед вагончиком, очищали ее от мусора, собирали в бумажные пакеты пух и перо, а вечерами уходили на полянку за сарай и разучивали песни.
Удивляло и огорчало их поведение Коли. Всю дорогу из города мечтали они о том, как будут рассказывать о парке Маяковского, о забавном клоуне, который так смешил их в цирке, обо всем, что увидели. Но Коля встретил их без обычной улыбки.
Приехал он с кормами утром, и Катя побежала навстречу, еще издали показывая флакончики с лекарствами — достали!
Коля взял флакончики, осторожно положил в корзину, привязанную к передку телеги, и стал носить корм на склад.
Катя растерянно стояла у повозки, не зная, что сказать.
Ей пришло в голову, что, наверно, баба Сима опять захворала.
— Маме-то не хуже ли, Коля? — спросила с участием девочка.
Николай выпрямился на миг, посмотрел на Катю с обидой:
— Что вам до моей-то мамы?
Пытались заговорить с парнем и другие девочки. Он коротко отвечал, если спрашивали по делу, а если хотели узнать, что случилось с ним самим, отмалчивался. Все свободное время проводил или в избе у Аксиньи, или лежал на своей телеге.