— Да, уток. А что? — совсем по-мальчишески, задиристо спросил директор. — И вы тоже отказываетесь?
— Нет, что вы! — воскликнула девушка и даже приложила руки к груди. — У вас и так столько неприятностей по этому поводу!
Короче говоря, пожалела бедного директора и приехала, хотя все поджилки у нее со страху тряслись. В этом Шатров был уверен. Он тогда нарочно достал личное дело Светланы Ивановны и удостоверился: родилась и выросла в Ленинграде, единственная дочь архитектора. Сразу после института — Липовка. Пока дело касалось литературы, сочинений — все шло неплохо. Даже очень неплохо! А тут вот надо заняться странным, непонятным делом — уток выращивать. Задала она директору парочку вопросов насчет этих уток, так хоть стой, хоть падай!. Но выбирать было не из кого. И отступать не хотелось. «Ничего! — решил Шатров. — В конце концов, не боги горшки обжигали. Наезжать буду почаще. Контролировать».
— Глядите, реактивный! — крикнул Сенька, задрав вверх голову.
Голубое небо прочертила кудрявая белая тропинка. Один край тропинки будто растворялся, таял в воздухе, а другой, узкий, — убегал вперед и неожиданно заканчивался маленькой золотой точкой. Это самолет сверкал на солнце.
— Почему ученые не додумаются сделать так, чтобы никакой дорожки за самолетом не было, — размышлял Сенька. — Врагу же видно, что реактивный летит. Сбить может.
— Какому еще врагу? — спросила Стружка. — С дорожкой-то красивее.
— Эх ты! «Красивее»… А если война?
Нина Семенова, а иначе Стружка, задумалась над этим.
Ветер вытянул из-под ее косынки две прядки волос, и они, как «дворники» на стекле машины, перебегали по лбу то в одну, то в другую сторону. Это были не просто прядки, а скорее спиральки — будто мокрые волосы намотали на карандаш, подсушили, а карандаш вынули. И ничегошеньки нельзя поделать с этими кудрями. Девочка на ночь иногда мочила их квасом, вытягивала и крепко завязывала платком. Но лишь только волосы освобождались от гнета, немедленно начинали «корежиться», по выражению Нининого деда Анисима, и голова превращалась в мохнатую шапку. Мухи, как ошалелые, кружили над ней.
— Квасной дух чуют, — объяснил дед Анисим.
И, разглядывая волосы внучки, сказал однажды:
— Стружка, да и только!
И все! С тех пор Нину никто не зовет иначе. Только учителя стараются вызывать по фамилии да и то долго ищут ее в журнале, чтоб не ошибиться. Математичка все-таки путается.
— Стружкина, к доске! — вызывала она не раз.
Почему Сенька говорит о войне? Стружка хотела фыркнуть, посмеяться над Сенькой, но вместо этого вопросительно взглянула на Виктора Николаевича.
— Не будет войны, — серьезно сказал директор. — Люди не хотят воевать.
И Стружка показала Сеньке язык.
Нюра сидела на стопке книг, перевязанных шпагатом, бережно обхватив руками корзинку с посудой. В корзине что-то металлически побрякивало, тонко звенело, перекатывалось: корзина большая, а посуды не очень много.
Смуглое лицо Нюры озабочено.
Девчонкам-то что! Им горя мало. Едут себе, пересмеиваются. Ведь если что случится, не с них спросят, а с нее, с Нюры.
Она скользнула взглядом по тонкому худенькому лицу Светланы Ивановны и вздохнула: от нее большой помощи не жди. В деревне не бывала, жизни не видала. Куренка от утенка…
Нюра вспыхнула даже, поймав себя на том, что думает не своими, чужими мыслями, и поспешно перевела взгляд на Люсю.
Ох, какая худенькая! Ручки тоненькие, слабые, как былиночки. А ведь из озера в кадушку воду таскать надо. Ну, эту работу можно другим поручить. Ольге, например.
Ольга Кубышкина в классной шеренге всегда стоит первой. Спина у нее широкая, руки сильные. До того она крупная и громогласная, что ее с малолетства ни дома, ни в деревне никто не зовет Олей или Оленькой, а только Ольгой. Хотели было в школе прозвище дать «Кубышка», но не привилось. Не походит Ольга на кубышку.
А голос у нее!
Однажды нужно было вернуть в школу Виктора Николаевича, его срочно вызывали по телефону. А директор далеко ушел вниз по улице. Кричали все вместе и по одиночке — не слышал. Прибежала Ольга, велела всем замолчать, сложила ладони рупором да как крикнет во все горло:
— Тов-а-а-рищ дире-е-ктор!
В подворотнях залаяли собаки, сразу в нескольких избах открылись окна, выглянули старухи. А Виктор Николаевич повернулся и быстро пошел обратно, к школе…
Сейчас Ольга сидит на чемодане в углу кузова и шевелит губами — поет что-то. Не слышно, какую песню. До Нюры доносится только — «бу-бу-бу»…
А рядом с Ольгой Катя Залесова. Опять мечтает о чем-то. Глаза смотрят на поле, а видят, наверно, что-нибудь другое. А может, Катя стихи складывает. Она умеет. Их столько раз в стенной газете помещали.