Действовала четверка, однако, дружно, слаженно. Кто куда бил, описывалось подробно и повторялось много раз, как будто кто-то хотел нарочно сделать протокол смешным — местами так и подмывало хихикнуть, и только в самом конце говорилось, что некий безработный парень умер примерно на середине в сей истории — дальше уже они били мертвого.
Девочка Даша и до ареста мамы жила с бабушкой, отца у нее никогда не было, и в ее жизни, в общем, ничего не изменилось. Она подошла, когда я сидела на скамейке. Я подхватила ее на руки, она свернулась у меня клубком.
— Пускай у тебя спит, — говорила мне Дашина бабушка — Танина мама. — Я так устала. От детей, от внуков.
Я вспомнила, как она оставила Таньку лежащей без сознания на целый день и подумала, что устала она раз и навсегда когда-то очень давно.
Мне было страшно, что она меня узнает — но она не узнавала. Она глядела на меня как на благодетельницу.
— У вас там в газете тоже ведь люди работают? Может, у кого дети выросли? Может быть, вещи соберешь, какие не нужно, принесешь мне?
В ней не было уже этой особой гордости.
— Не вздумай и вправду ей что-то нести, — сказала мне потом Софья Ивановна. — Думаешь, мало ей носят? Она все подарки продает на рынке. Лучше помоги девчонку пристроить куда-нибудь. А то ведь пропадет она…
Я и сама знала, что пропадет. Девочка сопела в мое плечо. Плечу было тепло и мокро. Она была еще очень мала. Конечно, никому и в голову не придет во дворе заниматься травлей такой малышки. Окружать ее и кричать хором: «Олигофренка!» Да сейчас еще даже не видно, умная она или нет. А вот когда подрастет… С чего бы ей в самом деле быть умной?
Интересно, куда надо звонить насчет таких маленьких? Завтра же с утра позвоню…
— Уснула? — говорила тем временем бабушка. — Может, занесешь ее в дом — тихонько? Чтоб не разбудить… Чтоб тихо, тихо без нее было…