— Ага, естественный, — отзывается Магда, зачесывая назад волосы Надин.
— Ты ведь можешь сделать, чтобы было естественно, правда, Магда? — добивается Надин.
— Я вообще ничего не стану делать, если ты будешь дергаться. Давай, откинься и помолчи.
Почти час уходит у Магды на то, чтобы придать Надин достаточно естественный вид. Я против воли смотрю как зачарованная. Удивительно видеть, как Надин расцветает под ловкими руками Магды.
— Вот так! — объявляет она наконец, поднеся Надин зеркало. — Нравится?
— Ну… не знаю… Я стала такая розовенькая… Нельзя стереть немножко румян?
— Не трожь! Все идеально. А теперь волосы.
— Да, с ними что делать? — Надин в отчаянии запускает пальцы в волосы.
— А что? — спрашиваю я.
Волосы чудесные. Как всегда. Длинный черный сверкающий каскад, играющий на свету синими бликами.
Мне всегда нравились волосы Надин, я могла только мечтать о том, чтобы как-нибудь разгладить свои кудряшки, завивающиеся штопором. Когда мы были маленькими, я расчесывала длинные блестящие волосы Надин, пока они не начинали потрескивать. Когда мы ночевали в гостях друг у друга, я сворачивалась калачиком рядышком с Надин и представляла себе, будто черные волосы, рассыпавшиеся по подушке, на самом деле мои.
Это я помню, но не помню, чтобы мне когда-нибудь хотелось в придачу к волосам еще и тело Надин. Я знала, что я толстенькая, а Надин худая, но в то время меня это ни капельки не волновало.
И правда, странное дело: я тогдашняя не похожа на меня сегодняшнюю. Хотелось бы мне так и остаться прежней Элли. Быть этой, новой, так трудно! Все время идет какая-то непрерывная борьба. Вот сейчас меня тошнит оттого, что я не посмела съесть хоть что-нибудь на завтрак, а что будет с ужином, даже и не знаю, потому что по субботам мы всегда заказываем еду с доставкой на дом, и все это так вкусно пахнет, но во всех этих блюдах сотни и сотни калорий: нежная белая рыба, обжаренная в золотистом масле, с хрустящей солененькой картошечкой, или огромное колесо пиццы, покрытое шипящим от жара расплавленным сыром, или ароматный цыпленок tandoori,[5] раскаленный, поджаристый, с жемчужинками риса, так и просится в мой пустой изнывающий живот…
— Элли! — говорит Магда, деловито расчесывая волосы Надин. — Это у тебя в животе урчит?
— Я нечаянно, — говорю я и краснею.
— Может, сделаем небольшую косичку на затылке? — говорит Магда.
— Я хотела много маленьких косичек, — говорит Надин, наклонив голову набок и перебирая длинные пряди.
— Косички! — говорю я. — Что это еще за детство?
— Это не детство. Это пикантно, — говорит Магда и начинает заплетать косички.
— Вот посмотри на эту девушку — у нее косички. — Надин тычет пальцем в журнал «Спайси». — Да, Магда, сделай косички, пожалуйста.
Процесс заплетания косичек растягивается на целую вечность. Я зеваю, вздыхаю, ерзаю и прижимаю кулаки к животу, чтобы заставить его замолчать.
— Так ску-у-учно, — жалуюсь я. — А в чем ты пойдешь-то, Надин?
— В том, что есть, — отвечает Надин.
Я дико смотрю на нее. Я думала, она надела самое затрепанное старье, чтобы поберечь шикарную выходную одежду. Надин всегда потрясно одевается, в черный бархат, черное кружево, черную кожу. А сегодня, в такой день, на ней обыкновенные синие джинсы и коротенькая розовая футболочка.
— Почему ты не надела черное? Ты сама на себя не похожа, — говорю я.
— В этом все и дело! Я хочу выглядеть, как фотомодель, — говорит Надин.
— А разве не надо было одеться немножко понаряднее? — спрашиваю я.
— Не слушай Элли, она не врубается, — вздыхает Магда.
— Так фотомодели одеваются на пробы, — объясняет Надин. — Называется — неформальный стиль. Хотя джинсы, между прочим, французские, и стоят кучу денег. Мама озвереет, когда узнает, что я взяла деньги из тех, которые откладываются для меня в строительный фонд.
— Да, но ты подумай, Надин, сколько ты, может, скоро будешь зарабатывать, — говорит Магда. — Как только прорвешься, сразу начинай знакомить меня с нужными людьми, о'кей? Чувственные изгибы сейчас тоже в моде, а не только такие стручки, как ты.
— Мечтай, мечтай, — говорю я с кислым видом.
А что, если Надин действительно станет фотомоделью? Она сейчас выглядит совсем не такой, как всегда. Я смотрю на нее, и вдруг все начинает казаться вполне реальным. Она выглядит точь-в-точь как модели из журнала «Спайси». Она победит в первом туре. Дойдет до финала. Снимется на обложку журнала «Спайси». Будет фотографироваться, кокетливо надув губки, для всех журналов, будет расхаживать по подиумам, летать через полмира на съемки и модные показы… А я буду сидеть в школе — убогая толстая подружка Надин.
Чувство, словно это звание вытатуировано у меня на лбу, преследует меня всю дорогу в Лондон. Мне приходится ехать с Надин, потому что она в самом деле моя подруга. Я уделила своей внешности, наверное, не меньше внимания, чем Надин — своей. Волосы оставила буйной копной, лицо демонстративно лишено всякой косметики, я надела просторную клетчатую рубашку, черные брюки с сапогами и взяла с собой альбом для рисования, чтобы каждый мог сразу видеть, что я-то уж не рвусь в фотомодели, мне плевать, как я выгляжу. Я серьезная, творческая натура… Ладно, ладно, я сама понимаю, что горожу чушь. И все это поймут, как только мы окажемся в студии, которую журнал «Спайси» арендовал специально на этот день.
Снаружи толпятся целые галактики потрясающих девчонок, тощих, как спички.
— Боже, ты посмотри на них! — Надин дрожит. — Они уже выглядят как настоящие фотомодели.
— Ну, и ты тоже, — говорю я.
— Ах, Элли! — Надин сильно сжимает мою руку.
Рука у нее влажная и холодная, она цепляется за меня, как в тот день, когда мы с ней в первый раз пришли в школу, в подготовительный класс.
— Интересно, что нужно будет делать? — говорит она. — Если меня заставят выйти вперед перед всеми этими девчонками, я умру. Они все такие спокойные, как будто каждый день снимаются.
Это точно. Девчонки стоят кучками, кто-то болтает, кто-то улыбается, кто-то разглядывает всех вокруг, смотрит на Надин, смотрит на меня, поднимает идеально выщипанные брови, как бы говоря: боже праведный, что здесь делает эта жирная пигалица?
Я стараюсь не опускать глаз под их взглядами. Лицо у меня горит.
— Слушай, Элли, мне срочно нужно в туалет. Где тут дамская комната? — спрашивает Надин.
В туалете толпа еще гуще. Девчонки проталкиваются к зеркалам, накладывают на лицо блестящие тени, румяна и помаду с блеском, так что их идеальной формы личики просто светятся при мигающем освещении. Они распушают себе волосы, подтягивают тесные джинсы, разглаживают крошечные футболочки пальчиками с длинными наманикюренными ноготками.
— Караул, посмотри на мои ногти! — вскрикивает Надин. Она сжимает кулаки, чтобы спрятать свои обкусанные огрызки. — О боже, мы здесь даром тратим время, Элли. И зачем только я разболтала в школе? У меня нет ни единого шанса. Я, наверное, с ума сошла.
— Ну что, мы же не обязаны оставаться. Можно поехать обратно, домой.
Надин смотрит на меня так, словно это я сумасшедшая.
— Я не могу сдаться сейчас!
— Вот и хорошо. Удачи тебе, Надин, — говорю я и наскоро обнимаю ее.
— Я так боюсь, — шепчет она мне на ухо, обнимая меня в ответ.
Но когда доходит до дела, она держится молодцом. Родным и знакомым велено сидеть в задних рядах, в темноте, сторожить куртки-сумки и знать свое место. Участниц конкурса приглашают выйти вперед, в свет прожекторов. Ярко накрашенная женщина в черном с видом командирши отдает распоряжения. Она говорит, что, по ее мнению, все девчонки выглядят замечательно и любая могла бы украсить обложку «Спайси». Она желает всем удачи. Затем она заставляет их делать смешные упражнения для разминки. Некоторые из девчонок поначалу краснеют и натыкаются друг на друга — куда подевалось их спокойствие? — но другие так и рвутся в бой, блестя зубами, всеми силами стараясь показать себя в самом лучшем свете.