Я видел его в своей жизни всего лишь несколько минут, но в любой момент, закрыв глаза, могу восстановить облик этого зверя — его огромное темно-желтое тело, покрытое полосами темного золота, пятнадцати футов от носа до кончика хвоста; лапы, широкие, точно сиденья от стула; и глаза, отражающие огонь, — не зеленые, а красные…
В Книге Джона Барта упоминается один странный чудак, который, когда вот-вот была готова разразиться последняя война Былого Времени, ходил в зоопарки нескольких городов и по ночам освобождал зверей, выбирая только самых опасных: кобр, американских буйволов, маньчжурских тигров. Иногда он убивал ночного сторожа или другого служителя, чтобы украсть ключи, и в конце концов был убит сам — гориллой, которую в ту ночь выпускал. Должно быть, он полагал, что платит человеческой расе за свои обиды. Да-а-а, наверное, не существовало такого животного в мире, которое ненавидело бы нас столь же горячо, как некоторые члены нашего собственного племени…
Люди ненавидят и презирают черного волка, который, несмотря на свою устрашающую силу и ум, склонен к подлости и коварству. Я никогда не слышал, чтобы говорили, что ненавидят или презирают коричневого тигра; наоборот, когда я был с Бродягами Рамли, я слышал о тайном культе, адепты которого обожествляют этого зверя. Папаша Рамли представил меня в Кони-куте одному из таких, дружелюбному шарлатану, который позволил мне подслушать их службу. Они увлекаются алхимией, явно не имеют ничего общего с колдовством и варят что-то вроде любовного зелья для своих оргий, которое, говорят, весьма действенно, хотя я лично никогда не видел его действия.
«Могуч он (так они начинали свои заклинания) — кто бродит, точно мгла в ночи, воистину могуч золотой и благонамеренный, милостивый и всепрощающий Глаз Огня!»
Было чертовски впечатляюще — слышать, как люди молятся созданию, существующему наяву: я наслаждался этим и был склонен закрыть глаза на некоторые выражения, которые, как я чувствовал, немножко не соответствовали действительности…
На моей иве москиты обглодали меня до костей…
Не возражаете, если я еще немножко поцарапаю вам мозги? Мысль о москитах только что пробудила у меня воспоминания о жарком золотом деньке, когда мы с Ники поспорили. Это было в сосновом парке возле Олд-Сити. Ники говорила, что москиты очень смелые, иначе бы они не стали возвращаться из-за глотка крови, рискуя быть прихлопнутыми. Я отвечал, что они просто глупы, ибо разве это смелость — задержаться из-за глотка для того, чтобы сделаться слишком плоским, когда придет время насладиться им. Они задерживаются, чтобы рискнуть ради славы, — утверждала она. Ну и глупо, утверждал я, вот если бы они носили броню поверх мягких мест, как жуки, но они брони не носят, и, чтобы показать Ники, что именно я имею в виду под мягкими местами, я кое-где покусал ее. Толкнув меня на сосновые иглы, она спросила, не имею ли я в виду, что эти москиты совсем развратные и голые? Я опрокинул ее на землю. А ты погляди на них, сказал я. Тогда она решила, что я должен снять с нее одежду со строго воспитательной целью: показать москитам, как ужасно быть голым. А я предложил ей сделать то же самое со мной, если мы не хотим, чтобы она была ужасной в одиночестве. Она тут же принялась хлопать тех, которые кусали меня, когда я помогал ей быть ужасной, а я делал то же самое в отношении ее, что уже само по себе было интересно. Дальше мы решили подсчитывать шлепки, чтобы определить, кого из нас насекомые считают более вкусным. Мы рассеянно гонялись друг за другом между деревьев и камней, хохоча во все горло, и процесс этот занял немало времени, так что мы успели забыть, с чего начался наш спор, но решили, что вопрос: «Кто из нас вкусннее?» — был ничем не хуже первоначального. Мы лежали лицом друг к другу и усиленно готовили друг друга к известному занятию, и тут я вспомнил предмет нашего спора, и то, что случилось дальше, доказало, что москиты действительно глупы: они поняли, что наступило благоприятное время, когда можно безнаканно нас кусать, и само по себе это было достаточно здравым рассуждением, но они забыли, что у каждого из нас была свободна рука, и ею мы могли не менее безнаказанно шлепать их.