Эдгар Пенгборн
ДЭВИ
Замечание: герои этого романа выдуманы отчасти — иными словами, они не родятся еще несколько сотен лет.
Посвящается всем из нас, включая Джуди.
1
Я — Дэви, который некогда был королем. Королем Дураков, для чего нужна мудрость.
Это случилось в 323 году, в Нуине, чья восточная граница — побережье огромного моря, в Былые Времена называемого Атлантическим, моря, которое ныне бороздит этот корабль, прокладывая свой путь через серые или золотые дни и безбрежные ночи. Это произошло на моей родине, в Мога, и я был всего лишь мальчишкой, заполучившим золотой горн и начавшим постигать азы музыки. Затем я провел несколько лет с Бродягами папаши Рамли в Катскиле, Леванноне, Бершере, Вейрманте, Коникуте и Нижних Землях — годы моего взросления, с симпатичными девчонками и хорошими друзьями, когда всегда было достаточно работы. А потом, расставшись с Бродягами, я оказался уже почти мужчиной — ведь иначе женщина, которую я там встретил, моя кареглазая Ники, с остроконечными, точно у эльфа, ушками, никогда бы не обратила на меня внимания.
Я научился читать. По крайней мере, так это называлось там, в скоарской школе, но на самом деле я и понятия не имел ни о чтении, ни о письме до тех пор, пока не связался в Бродягами, пока мое невежество не вывело из терпения мамочку Лору Шо, и она не помогла мне сделать мои первые шаги по пути света. Теперь, когда мне двадцать восемь и я уже искушен в ереси и знаком с отрывками из литературы Былых Времен, я проклинаю законы, которые запрещают большинство книг Былых Времен или делают их доступными лишь для священников…
Сам не знаю, где я набрался такой наглости, чтобы попытаться написать книгу для вас, выдумав вас, поскольку между нами лежит океан и те века, когда вы, люди, не знали ничего о моей части круглого мира. Я просто убежден, что он круглый.
Думаю, мой язык должен больше напоминать стиль Былых Времен, чем речь или письменность настоящего. Те немногие книги, что появляются сейчас, варварски отпечатанные на паршивой бумаге — да и не заслуживающие, впрочем, лучшей, — являются творениями Церкви, произведениями невероятно мрачными: проповеди, притчи, нравоучительные истории. Действительно, в теперешней речи есть какая-то изюминка, но она доведена до той простоты, которая делает ее невыносимо скучной, — стоит лишь кому-нибудь, кроме священника, использовать слово, которое не понятно с ходу любому олуху, как взгляд тотчас же становится косым, подозрительным, а пальцы ищут камень — излюбленное оружие глупцов, желающих потягаться с мудростью. И, наконец, английский Былых Времен — единственный язык, который может связывать меня с вами, теми, кто, возможно, существует и однажды прочтет эту книгу.
Мы — свободные мужчины и женщины на борту этого судна, не обремененные грузом драгоценной невежественности. В стране, которая изгнала нас, кичатся свободой вероисповедания, свободой, которая на деле означает лишь возможность выбирать небольшие отклонения в рамках поддерживаемой большинством религии. Истинные еретики не нужны, хотя в последнем столетии Былых Времен их не преследовали так, как сейчас, поскольку от главенствующей на этом континенте религии осталось лишь бледное подобие ее прежней адской славы. Святая Мурканская Церковь и несколько безобидных шарлатанских сект, которым она позволяет существовать, по всей очевидности, были неизвестны в Былые Времена, но насколько можно судить на таком расстоянии, христианство в Америке двадцатого века — или как там его называли? — вряд ли могло испугать даже ребенка. На нашей шхуне существует свобода от религии, и при написании этой книги она мне понадобится. Если эта мысль оскорбляет ваши чувства, внемлите моему предупреждению и откройте какую-нибудь другую книгу. Наша шхуна, наша «Утренняя Звезда», сделанная по чертежам Былых Времен, не похожа ни на одно современное судно, за исключением ее экспериментальной предшественницы, «Ястреба». Но ту сожгли на причале четыре года назад, в 327 году, во время войны с пиратами с архипелага Код. Когда «Ястреб» строили, люди, наблюдавшие за установкой шпангоутов и видевшие, как ставят сосновые мачты, привезенные из северной провинции Нуина — Гемпшера, говорили, что он пойдет ко дну, едва коснется воды. Он мужественно проплавал многие месяцы, пока его не уничтожил пожар у Провинтаунского острова. В глубинах нашей памяти живет и сам корабль, и то место, где его обугленный остов лежит во тьме, давая приют осьминогам и огромным морским змеям. «Утренней Звезде» пророчили подобную же судьбу. Недоверчивые зрители видели, как ее спускают со стапелей на воду, как устанавливают мачту, как паруса наполняются ветром, и она совершает свой первый круг по Плимотскому заливу, точно истинная леди, прогуливающаяся по лужайке. Они говорили, что первый же порыв ветра неминуемо опрокинет ее. Что ж, нам пришлось пережить не один шторм, с тех пор как мы начали свое путешествие в ту сторону, где встает солнце.
Земля круглая. Но я вовсе не думаю, что вы ходите вверх тормашками, а ваши головы болтаются ниже плеч. Если это правда, то я зря трачу время, ибо для того, чтобы понять книгу, которую я намерен написать, потребуется голова, крепко на плечах сидящая и к тому же часто используемая.
Наш капитан Сэр Эндрю Барр также будет чертовски изумлен, обнаружив, что вы разгуливаете вверх тормашками, равно как и два моих самых любимых человека — моя жена Ники и Дион Морган Моргансон, некогда Регент Нуина, которые, кстати, в известной мере несут ответственность за эту книгу: они настояли на том, чтобы я засел за нее, и теперь наблюдают за тем, как я корплю над этими страницами. Тем не менее капитан Барр полагает, что, даже имея направленный в другую сторону конец, мочиться все равно лучше с подветренного борта.
В тайной библиотеке Еретиков, в Олд-Сити, было достаточно карт и прочей научной информации для того, чтобы дать нам отличную картину мира, каким он был четыре сотни лет назад и каким оказался бы сейчас, кабы… Подъем уровня воды, который, по всей видимости, катастрофически ускорился именно в период краха цивилизации Былых Времен, делает все старые карты бесполезными — берега изменились. Ярость мирового океана, очевидно, привела и к множественным изменениям внутри континентов. Последовали землетрясения, оползни, эрозия на возвышенностях, вызванная продолжительными ливнями, описанными Джоном Бартом в его труде — кстати, запрещенном.
Да, разумеется, именно истина, многоликая истина, скрытая в старинных книгах, заставила Церковь запретить большую их часть и объявить все знания Былых Времен «первобытными легендами». Не должно иметь картину земли, столь разительно отличающуюся от той, что дает Святая Мурканская Церковь — даже в обществе, где едва ли один из двух дюжин достаточно грамотен, чтобы узнать на бумаге свое собственное имя. Слишком много правды и слишком много перца, чтобы это устроило робких, благочестивых и прагматичных бойцов, зарабатывающих себе на кусок хлеба с маслом, помогая Церкви ворочать правительствами.
Земля — шар в пустом пространстве, и вокруг нее вращаются луна и Полночная Звезда, а она сама вращается вокруг солнца. Солнце также путешествует — так гласит учение Былых Времен, и я верю в это; а звезды — это далекие солнца, похожие на наше собственное; а яркие тела, движение которых мы Можем видеть, — это планеты вроде нашей, — кроме Полночной Звезды. Я думаю, что вспышка, промелькнувшая однажды в небе, была одним из спутников, запущенных ввысь в Былые Времена, и это кажется мне куда более удивительным, нежели церковная легенда, которая называет ее звездой, упавшей с небес, дабы объявить людям о том, что Авраам умер на колесе. А еще я думаю, что земля, луна, планеты, солнце и звезды не просто путешествуют (некоторое время или же вечно), но, осмелюсь сказать, путешествуют они, совершенно не заботясь о том, чтобы нам было удобно — ибо мы могли бы, при желании, выдумать Бога, а затем объявить, что он управляет миром… Но лучше я так делать не буду.
Пока я сам не занялся этим делом, я и не предполагал, как нелегко написать книгу. («Просто пиши», — говорит Дион ради того, чтобы видеть как я бормочу, подбирая нужные слова. Ему виднее… От Ники помощи больше: когда я по горло сыт размышлениями, я могу привлечь к себе ее смуглое тело и повоевать с его чудесной теплотой.) Я стараюсь не забывать о том, как много вы не знаете: ведь часто люди не в состоянии заглянуть дальше лесов и полей своего родного края — равно как и дальше лжи и правды, усвоенных в детстве; дальше моментов боли или удовольствия, которые, по-моему, могут сделать любую ложь правдой, а видение, мечту или заблуждение — истиной столь же непоколебимой, как гранитная скала.