— Я не хотел обидеть вас, мисс Эмия.
Она ошеломленно взглянула на меня, затем истерически рассмеялась.
— Ах ты бедный глупыш! Это я во всем виновата, и теперь, думаю, ты считаешь, что я из тех девиц, которые готовы делать это с каждым, ты думаешь, что я непорядочная, правда?.. Но я не такая, Дэви, и когда только ты и я, мы же такие хорошие друзья, не называй меня мисс Эмия, ради всего святого! О, Дэви, мне в голову приходят такие вещи, я не могу объяснить, тебе не понять…
По меньшей мере, она снова начала говорить. Моя паника утихла. Ручеек потек дальше, становясь все более и более мирным.
Кстати, о ручейках…
Я прекратил записи неделю назад и вновь возобновил их этим днем, услышав журчание тропического ручейка. День был заполнен трудами по нашему поселению на острове. Мы собираемся остаться здесь по меньшей мере до тех пор, пока не родятся все те, кто пребывает сейчас в материнском лоне, а может быть, и дольше. Возможно, кто-то останется, а остальные продолжат путь — не могу вообразить, чтобы капитан Барр позволил своей шхуне слишком долго стоять на якоре… Ручеек бежит около шалаша, который мы с Ники делим с Дионом и еще троими, пока строятся более постоянные здания для нашей колонии.
Островок небольшой, приблизительно овальной формы, его размер в самом широком месте, с севера на юг, составляет примерно десять миль. Он, по-видимому, находится в том районе, где старые карты показывают нам несколько точек, называемых Азорами. В первый день мы обошли вокруг него на корабле, затем, не видя на горизонте никакой другой земли, осторожно вошли в одну бухточку — залив на восточном побережье. Мы встали на якорь в пяти морских саженях от чистой отмели, где стая серых обезьян перебирала ракушки, отыскивая съестное — крабов-отшельников. Остаток дня и ночь мы провели на борту корабля, изучая прибой — он здесь весьма умеренный — и пытаясь обнаружить следы человека или еще какой-нибудь опасной формы жизни.
Никому не спалось — была глубокая теплая ночь, свободная от усталости и страхов морского перехода, с полной луной — самое время для музыки, выпивки и буйного веселья. Нас сорок — шестнадцать женщин и двадцать четыре мужчины — и почти все мы молоды. Утром мы сошли на берег, не слишком терзаемые похмельем, и все бодрые, за исключением Мистера Вилбрэма, который бодрым не бывает никогда.
Единственными животными, которых мы заметили, были обезьянки, несколько коз, короткоухие кролики и множество птиц. Вчера, бродя по острову, мы с Джимом Лоумэном нашли следы свиньи, лисицы и дикой кошки, а еще видели белок-летяг, очень похожих на тех милашек, которых я встречал в лесах Мога. Похоже, люди не жили здесь с Былых Времен. Мы вполне можем найти на острове развалины.
Бугор рядом с пляжем вполне подходит для домов, и мы очистили его от растительности. Ручеек, текущий мимо бугра, начинается в миле от самого высокого холма, на высоте примерно в тысячу футов над уровнем моря. Вдоль ручья в изобилии произрастает жесткая рыжеватая трава; возможно, она подойдет для производства бумаги, а также для изготовления кровли. Наши дома будут легкой конструкции: тростниковые крыши на высоких опорах, тростниковые же стены, лишь наполовину доходящие до свеса крыши — нечто вроде воздушных домиков, которые я видел в Пене в 320 году, когда был там с Бродягами Рамли. Эти домики сохраняют прохладу даже в самый жаркий день, а если случится ураган… ну что же, вы потеряете не слишком много: можно будет построиться заново.
Кстати, о ручейках…
Послушай, журчал ручеек Эмии, то, что мы чуть не сделали ужасный грех, потому что ты был Просто Мальчиком, и вообще делать это — ужасный грех, только мы ничего такого не сделали, поэтому никакого греха не было, и все это было из-за меня, но я только что помолилась Богу за это и никогда никому не скажу про тебя, из меня ни слова не вытащат даже дикими лошадьми, потому что вообще-то ты был хорошим милым мальчиком, который не мог ничего поделать, потому что родился без привилегий, кроме дикости и бездельничанья, но когда ты исправишься, ты станешь хорошим человеком, которого все будут уважать, правда, ты должен проявить себя и помнить, что, как говорит ма, жизнь — не только пиво и кегли, чем бы там ни были эти кегли, я всегда думала, что это жутко смешное слово, ну вот, жизнь — это тяжелая работа и ответственность, и надо помнить о том, что говорили мудрые, не только священники, но и все, кто жил достойной жизнью, потому что можно жить правильно и неправильно, в точности как ма говорит, и нельзя все время бить баклуши, чтобы другим приходилось вас покрывать, потому что другие немного вас любят и кормят вместо вас, чума их забери, старых мулов…
Я сказал, что мне очень стыдно.
Ну что же, журчал ручеек, тебе следовало бы чувствовать хоть чуточку раскаяния по поводу сегодняшнего вечера, не потому, что ты был в этом виноват, нет, ты не был, не был, ну разве что тебе не следовало целовать меня так, потому что мальчикам следует быть вроде осторожными и стараться остаться чистыми и как бы набожными, и не слишком много думать сам-знаешь-про-что, и в любом случае, после окончания ученичества ты, вероятно, женишься на какой-нибудь славной женщине, и все будет славно, и, кстати, ты не должен расстраиваться от того, что он, ты понимаешь, что я имею в виду… ну как бы не стоял, потому что я случайно точно знаю, что со множеством мальчиков происходило то же самое, если они просто боялись или не привыкли, понимаешь, это не обязательно значит, что у них есть какой-то тайный враг, который делает всякие гадости с восковой куклой, хотя, конечно, если бы ты был совсем взрослый мужчина, так тоже могло быть, и тогда надо было бы поостеречься, но в любом случае, это была целиком моя вина, как я уже и говорила раньше…
Я сказал, что мне очень стыдно.
Я знаю, продолжал журчать ручеек, и это делает тебе честь, и никто никогда не узнает, а что касается законов, им следует взять и засунуть законы себе кое-куда, потому что крепостной слуга, и ты тоже, точно такой же человек, как и кто угодно, и я могу сказать это еще раз: как и кто угодно, и даже больше того, я никогда бы никому не позволила тронуть даже волосок на твоей голове, только то, что я сказала насчет того, что ты должен проявить себя, ну, понимаешь, ты должен сделать что-нибудь трудное я не имею в виду что-нибудь сумасбродное или глупое, просто что-то трудное и хорошее, ну, что-то выдающееся или что-то в этом роде, чтобы… чтобы…
— Мисс Эмия… то есть, Эмия, я сделаю, я так и хотел, чтоб мне пусто было, я сделаю, только вот что, например?
— О, ты сам должен выбрать, что ты не хочешь делать, но знаешь, что тебе следует это сделать, например, постоянно ходить в церковь, только не обязательно это то, что ты должен хотеть сделать. Нет, просто что-то хорошее, честное и трудное, так, чтобы я гордилась тобой, я буду как бы твоим вдохновением… нет, ты не должен снова меня целовать, никогда до тех пор, пока ты не станешь свободным, да, вот так.
Она поднялась, расправила юбку, ее глаза были опущены, возможно, она даже немного плакала, но в неверном свете фонаря я не мог сказать наверняка.
— Я попытаюсь, Эмия.
— Я имею в виду, Дэви, что я хочу, чтобы мы были хорошими, как… как достойные люди, хорошие люди, которые преуспевают и которых вовсюда зовут и все такое. Они именно это имеют в виду, когда говорят «бояться Бога и жить в Аврааме» и все такое, то есть, есть правильный путь и есть неправильный путь, я имею в виду, я… Ну, я иногда была не слишком хорошей, Дэви, ты не поймешь.
Она стояла у чердачного люка, опустив на пол фонарь. Потом она задула его и оставила для меня у лестницы.
— А теперь спи, Дэви, сладенький. И ушла.
Я мог бы рвануться за нею, готовый теперь сильнее, чем когда-либо: я чувствовал себя сейчас не больше, чем чертом из табакерки, но и не меньше… Но я лишь подошел к окну и посмотрел, как ее смутная тень плывет через двор, и нырнул назад под одеяла, погрузившись в сон, терзаемый кошмарами…
Я бежал — скорее даже, брел, точно увязая в какой-то липкой массе, и ноги мои были чересчур короткими и тяжелыми — по дому, смутно напоминавшему «Быка и Железо». Там была тысяча комнат, и в каждой находилось какое-то воспоминание: трехногий стул, на котором дети из приюта сидели, когда плохо себя вели; кольцо, которое носила сестра Карнейшн; тряпичная кукла, мой талисман в одном из малиновых башмачков, которые были на Кэрон, когда ее привезли в приют (их мигом отобрали у нее как греховную роскошь). За мной шел черный волк, шел, не спеша — он мог подождать. Его рык напоминал слова: