Мне это все надоело; кроме того, нужно было уходить с грузом белья. Луретта, по всей видимости, собиралась выступить в роли духа умершей матери мэм Байере. И мне пришло в голову составить плоской девице оппозицию. Я вытащил свой нож и надел поверх желтой сорочки еще и белую. Она должна была оставлять открытыми щиколотки мэм Зины; на мне же эта сорочка с немалым достоинством подметала пол — даже после того, как я подвязал ее одной из белых набедренных повязок. Зато в результате у меня появились два мешочка на груди, отлично подходящих для оставшейся кучи белья. Разумеется, это было уже слишком — больше в стиле двадцатого века, насколько я могу судить сейчас, — и рыжие космы, выбивавшиеся из-под полотенца, вероятно, вносили в мой облик фальшивую ноту. Кстати, могла быть еще пара-тройка особенностей, несовместимых с женственным очарованием… В общем, несмотря на то, что я был одет для этой роли, я вовсе не чувствовал себя почтенной женщиной. Так что я почти сразу же отбросил всякую мысль о роли спокойного характера и, отыскав на полках томатный соус, заляпал им весь перед белой сорочки и свой нож. В конце концов, я вполне могу быть не матерью мэм Байерс, но просто какой-то хорошо упитанной дамой, которая внезапно умерла и все еще не могла смириться с этим фактом.
Снова приникнув к замочной скважине, я увидел, что Луретта вот-вот вплывет в комнату, завернутая в какой-то прозрачный балахон. Вы можете представить себе толсто намалеванные губы и пару глаз, лишь немногим меньше рта?.. Загипнотизированная хрустальным шаром, страстно желающая поверить, мэм Байере увидела бы все, что хотели мошенницы. Это подтвердилось тут же, поскольку Луретта вошла в комнату раньше, чем набрался храбрости я. Мэм Байере — бедняжка, она не могла оставаться за столом, как ей приказала мэм Зина, — вскочила на ноги и воздела руки кверху. Почему-то ее движение и дало мне тот толчок, в котором я нуждался. С криками: «Убийство! Убийство!» я вырвался из кладовки, размахивая своим окровавленным кинжалом.
Мэм Зина поднялась, как из лужи грязи, перевернув стол и свечи, но Луретта в панике завизжала, и сначала я принялся за нее — схватив девицу за подол развевающегося белого балахона и подставил ей ножку, так что она с грохотом полетела на пол. Затем я раздернул шторы, и когда мэм Зина приблизилась ко мне — у нее хватило на это пороху, — я принялся пинать ее.
— Беги! — крикнул я и добавил милую фразу, запавшую мне в память из поучений отца Клэнса: — Спасайся от грядущего гнева!
И она побежала. Не думаю, чтобы кто-то мог оказаться поблизости. Да и не могла она ринуться в деревню — в своем лиловом тюрбане и черной рясе. Она бросилась в соседнюю комнату, и мне пришлось смываться, пока она не вернулась, к примеру, с топором. Тем временем Луретта пришла в себя и метнулась на улицу, в деревню, почти голышом, точь-в-точь как перепуганная курица.
— Убивают! — верещала она. — Насилуют! Горим!
Я так и не смог понять, что именно, по ее мнению, происходило в доме.
Я затолкал кошелек в трясущиеся руки мэм Байере. По меньшей мере, она видела Луретту без покрывала; а я не мог остаться, чтобы сделать что-то большее. Думаю, когда я убегал, она проклинала меня. Вероятно, так проклинают любого, разрушившего святую веру.
Я помчался по грядкам к лесу так быстро, как мне никогда не доводилось, все еще размахивая своим испачканным в томате ножом и совершенно не сознавая этого. Позже Сэм рассказал мне, что, не знай он меня действительно хорошо, он бы забеспокоился о моем состоянии, а так лишь задумался о том, почему женское одеяние не проявило более мягкие черты моего характера Вайлет сказала, что и ей я «понравилась».
По пути в пещеру я рассказал им всю удивительную историю моего «девичества» и вдруг остановился как вкопанный.
— Яйца пророка! — выругался я. — У меня же остался этот чертов доллар.
— Вот беда! — сказала Вайлет, а Сэм помрачнел. Мы присели на бревно, чтобы обсудить новость.
— Было бы грешно, если бы ты нарочно не отдал его, но ты ведь просто забыл, правда, сладкий? — заметила Вайлет.
— Ага. Отвлекся.
— Конечно… И все-таки, думаю, мы должны спросить Джеда, как поступить добродетельно.
Но Сэм возразил:
— Джексон, я думаю, что нам не стоит этого делать. Думаю, что будет добродетельно, если мы сами решим этот вопрос. Например, может ли молодой Джексон… или ты… хранить его у себя?.. Нет, нет, извините, думаю, это не совсем правильно. Лучше, будучи одиночкой по профессии, я сделаю это сам.