– Это она сказала?
– Ми ещё об этом не говорили… Я же не знала, согласитесь ли вы. Но чувствую – запрещать не станет. Вы согласны?
Ничего не ответил – что я могу ответить? Страшный грех обидеть эту женщину, обидеть её дочку. Гораздо страшнее, чем нарушить лицемерные законы, придуманные людьми.
– Вы не хотите? – обиженно прошептала Аня.
Я обнял девочку за плечи, притянул. Чувствовал, как от меня несёт потом. Уже хотел отстраниться, но не шелохнулся – сейчас это не важно.
– Мы будем дружить, – прошептал в макушку, – только это наш секрет. Большой секрет для маленькой компании…
– … огромный такой секрет, – мурлыкнула Аня.
– Да. Но ты должна меня слушать. Делать, как скажу. И никаких возражений! Поняла?
Девочка молча кивнула, потёрлась щекой о мою грудь.
– Встречаться будем в школе, при всех, чтобы никто не узнал. Поняла?
Опять кивнула, но едва-едва. Видно, не так представляла нашу дружбу.
– Это значит, что самой приходить ко мне не нужно. Поняла?
Едва ощутил, как дёрнулась щёчка – точно не понравилось.
– Умница! – сказал я, наклонился, поцеловал в косичку. – Тебе нужно идти домой, а то стемнеет. Маме привет передай.
– Рано ещё.
– Кто обещал, что спорить не будет?
– Я.
– Ну вот, исполняй, – я дотронулся губами пахнущего фиалками виска, легонько отстранил девочку.
Аня недовольно поднялась, расправила юбку, выжидающе посмотрела на меня, но возражать не стала.
– Пошли.
Взял за руку, повёл в прихожую. Помог обуться, одеть курточку. Отщёлкнул замок.
Аня, когда уже взялась открывать дверь, обернулась. Посмотрела на меня так тоскливо и обожающе, что не видержал, наклонился, поцеловал в прикрытый шапочкой лобик.
Аня охватила меня за шею, повисла, пригнула обалдевшую голову и впилась влажными губками в мои сухие и шершавые.
За спиной скрипнула дверь…
Резко выпрямился, отстраняя девочку!
Обернулся…
На пороге своей комнаты стояла мама и удивлённо смотрела на нас.
– Услышала, что Аня уходит, вышла попрощаться, – сказала мама. – Ты дочка Алевтины Фёдоровны Раденко?
– Да, – испуганно шепнула Аня.
– Похожа.
Тут уже я глянул на мать: откуда, мол, знает?
– Мы раньше часто на совещаниях в отделе культуры встречались, – пояснила мама, с насмешливым пониманием разглядывая неудачливых любовников. – Такая приятная женщина, всегда Эльдара хвалила. Она в городской библиотеке заведующей?
Аня кивнула.
– Ну вот, а я в Доме культуры библиотекарем. Земля круглая. Передавай ей привет.
Аня опять кивнула, подняла на меня испуганные очи.
– Ладно, кавалер, отпускай девушку домой, скоро стемнеет, – сказала мама, повернулась и пошла в комнату.
Аня приоткрыла дверь, выскользнула бочком, засеменила вниз по лестнице.
Нужно было объясниться с мамкой, а то доконает молчаливым укором. Зашёл к ней в комнату.
– Мам, ты не думай… – начал с порога. – У нас ничего не было. И быть не могло!
– А что тут думать, – сказала мама, – дело молодое. Только опозорят тебя на весь Городок да посадят за развращение. А так – ничего особенного. Это твоя девушка?
– Не девушка, ученица…
– Она тебе нравиться?
Кивнул обречённо, опустил голову. Как мне может нравиться восьмиклассница! Вернее, нравиться – но не матери же об этом говорить.
– Мала она для тебя, – сказала мама, нахмурилась. – Нравиться, значит жди. И, не дай Бог, испортишь её до совершеннолетия!
– Ты что!
– Знаю я вас, кобелей! Ладно, иди больной, ложись. Это с нею ты вчера вымок?
Опять кивнул.
– Вот видишь, а рассказываешь тут.
– Я провёл после дискотеки… Не отпускать же саму. Она сапожек в грязи потеряла, пришлось свой свитер отдать, а потом домой занести.
– Кавалер! – покачала головой мама. – А теперь это дитя втрескалось, как сейчас говорят, – я же чувствую. Я б тоже в её возрасте влюбилась, если бы меня такой красавец на руках носил. Всё, иди красавец, ложись. Готовься, сейчас принесу горчичники – будем припекать твоё грешное тело.
Глава третья
22 – 23 октября 1989, Городок
В субботу вечером хворь, казалось, отступила. Нечаянный Анин поцелуй в дверях разукрасил болезненный мир щедрыми мазками светло-голубого и темно-синего – надеждой и грустью.
После маминых горчичников, подкреплённых травяным отваром, замотался одеялом с головой, переместился в Леанду.
Закрылся в тронном зале, разглядывал витражами новых ощущений, надеялся на продолжение. Пьеро замирал в сладкой истоме, а Демон-искуситель был загнан в мохнатую нору за ненадобностью – любовь моя не допускала его похабных вывертов. Пусть ТАКАЯ любовь не предусмотрена медицинской наукой, но она, непредусмотренная, существует, даже если НЕЛЬЗЯ.