Не знаю, сколько я лежал, но когда встал, то ужаснулся увиденной картине. От нашего отряда осталось буквально шесть человек. Большую часть прирезал Мясник, некоторые продолжали лежать без движения. Судя по окаменевшим осколкам тел, пара человек просто рассыпалась на куски после взрыва.
Камень прикрывал лежащую на полу Занозу. Рядом валялся сломанный манипулятор, все еще сжимавший молот. Седой был ранен, но все еще жив. Старик сидел, облокотившись на одну из печей.
А посреди зала стоял Мясник. Он был еще жив, но изменился. Кровоточащие раны перестали пылать, а магма застыла глянцем обсидиана. Вся его фигура потемнела и больше не источала жар. Он медленно повернулся в мою сторону, словно только сейчас заметив.
С каждым движением слышался хруст, словно кто-то давит стекло. С мясника отламывались и падали целые куски плоти и наростов. Стоило им долететь до пола, как они разлетались сотней мелких осколков.
Мясник тяжело дышал, но оружие из рук так и не выпустил.
Я выпрямился во весь рост и достал Сборщик Душ, который неплохо было бы переименовать в Сборщика Грехов. Посмотрел на нацарапанный надписи на барабане. Голод? Гнев? Слишком банально для того, кто читал его дневник.
Я видел полоску здоровья над боссом. То, о чем говорил когда-то Камень. Похоже, это была особенность, полученная за пятнадцать единиц в характеристике тела. И сейчас эта полоска уменьшалась сама по себе с каждым отвалившимся куском плоти.
Мясник умирал. Он лишился гримуара, лишился подпитки из демонического портала. И заряд гранаты в этот раз стал для него смертельным. Именно в демонической форме она нанесла ему критический урон.
Здоровье Раскаленного Мясника практически опустилось до нуля.
Барабан крутанулся, остановившись на Гордыне. Я поднял оружие, прицелился и спустил курок. Как и с гранатами, выстрел пулей изначального хлада был тихим, словно холостым. Отдача задрала оружие вверх, но я устоял.
Трехметровая туша, словно фарфоровая, разлетелась мириадом осколков во все стороны. Зал погрузился в тишину и темноту. Лишь тлеющие угли в печах давали зловещие отблески. Словно потусторонние существа собрались вокруг нас и смотрят из темноты.
— Хороший выстрел, салага, — прохрипел Седой. — Из него могла бы получиться отличная мелодия.
— Еще получится, — усмехнулся я и поковылял в ту сторону.
Тело постепенно возвращало чувствительность, но вместе с ней приходила и боль. Хлад проморозил насквозь каждую косточку и сейчас болело буквально все. Надо было выбираться, пока я не свалился от болевого шока.
Подхватив Седого, потащил его в центр комнаты. Камень помог подняться Занозе. Похоже, ей тоже немного досталось, но молот и манипулятор приняли удар на себя. Все-таки крафтила она на совесть.
Путный помог выжившим подняться на ноги, побродил вокруг, но все были мертвы. Он хотел было поднять что-то из экипировки, а затем плюнул и побрел к нам.
Я усадил Седого на платформу, с которой к нам спустился босс.
— Вряд ли я дотяну, — произнес старик. — И выпивка, как назло, кончилась. Деви, у тебя осталась та фляжка, что я подарил?
— Не хорони себя раньше времени, — я протянул ему флягу, вымазанную в засохшей слизи. — Мы справились, а значит будем жить. Амодеш не добивает раненных, но награждает победителей.
— Тебе виднее.
— Куда дальше? — спросил Путный.
Я указал пальцем на маленький неприметный пульт с одной единственной кнопкой. Он был примотан к цепи синей изолентой, но из-за копоти ничего не было видно.
Выход всегда был у нас под носом. Я даже прикинул, что будь у меня какой-нибудь быстрый фамильяр, он смог бы отвлечь босса, пока все сбегут. Если бы.
— Путный, — произнес я, отхлебнув из фляги и передавая ее дальше по кругу. — Какой он, Вавилон?
Скрипнул скрытый где-то под куполом механизм, что-то щелкнуло и цепи с лязгом натянулись, поднимая выживших. До сих пор не верилось, что мы выжили.
— Тебе понравится, Амодешевец. Он грязный, старый и вонючий. А в центре огромная дыра. Карьер на сотни уровней, что уходит глубоко под землю. Там добывают камни душ.
— Большой?
— Километров пять в диаметре. Это у края, но постепенно сужается.
— И что, глубоко выкопали?
— А мы и не копали. Он всегда там был. Город возник вокруг этого карьера. И никто не знает, насколько там глубоко, потому что никто не добрался до дна.