Ресницы Кэрри трепещут еще один раз, и на этот раз она приоткрывает глаза. Ее глаза бледно-голубые, цвет непроницаемого льда, словно поверхность айсберга. Они наполнены слезами. Большинство людей повернулись бы посмотреть на меня, но она так не делает. Она сосредотачивает взгляд на потолке, ее грудь вздымается и опадает, когда она борется со своими эмоциями.
— Мне не нужна твоя помощь. Мне не нужно никуда идти.
Слезы собираются в уголках ее глаз, скатываются дорожками по вискам, касаются ушей, впитываясь в подушку.
— Мне нужен только Зет.
***
— Я не могу ждать завтра. Он не оставит меня здесь, если узнает, что я очнулась.
Кэрри едва сдерживается. Она выглядит такой встревоженной, что я подумываю дать ей еще успокоительного, только чтобы она немного пришла в себя.
— Тогда дай мне его номер. Я наберу его.
Зет. Его имя Зет. Это довольно странно соотносить его имя к его лицу, но когда я соотносила только голос и лицо — это тоже было странно.
Кэрри бросает на меня взгляд «хорошая попытка, сучка».
— Как насчет того, чтобы тебе выкатить меня из этой комнаты к таксофону, так что я смогу сама позвонить ему?
— Ты еще не готова для этого, Кэрри. Ты слишком слаба.
Она выглядит растерянной.
— Кэрри?
— Да, Зет сказал, тебя зовут…
Я замолкаю, когда понимаю, какой глупой была. Конечно же, он не дал мне ее настоящее имя. Почему бы он это сделал? Он заплатил наличкой за ее лечение (семнадцать тысяч долларов) и подписал все ее бумаги, как К. Воннегут, черт возьми.
— Какое твое настоящее имя? — я вздыхаю.
— Если Зет сказал, что Кэрри, значит это так.
Она складывает руки на груди, мрачно глядя на свои перевязанные запястья.
— Что ж, ладно, Кэрри, если ты не хочешь сказать мне, то ладно, но ты не покинешь эту комнату. И они будут задавать тебе много вопросов, когда доктор Перез придет сюда позже.
— Она психиатр?
— Ага. Она хочет узнать, почему ты сделала это с собой.
— Кто сказал, что я сделала это с собой?
Она надувает губы, как разгневанный ребенок, но мое сердце все еще шумно стучит в груди.
— Почему, это… Зет сделал это?
— Нет. Конечно, это был не он.
Девушка играет со мной. У меня нет желания иметь с ней дело сегодня, даже если у меня есть на это время. Я лучше буду помогать медсестрам менять постельное белье, чем мириться с таким неблагодарным отношением.
— Так, хорошо, мне без разницы. Ты можешь рассказать об этом доктору Перез, когда она придет сюда.
Кэрри хмурится и присаживается на кровати, наконец, реальные эмоции начинают проявляться на ее лице — страх.
— Нет! Пожалуйста. Я-я не могу иметь дело с психиатром. Не оставляй меня. Пожалуйста.
Она тянется к моей руке, сжимая другой рукой ручку кровати, и испуганно удерживая мое запястье.
— Ты не понимаешь, — вздыхает она.
— Доктор Перез потрясающая, Кэрри. Тебе следует рассказать ей правду. Она сможет помочь тебе.
— Она не сможет! Пожалуйста. Зет единственный. Он единственный. Мне нужен он. Если ты оставишь меня с этим психиатром, я клянусь, я не буду терять время понапрасну. Я убью себя. Я сделаю это, и это будет твоей ошибкой.
Обычно я не веду переговоры с пациентами в таких ситуациях. Они редко когда бывают в состоянии здраво оценить ситуацию и принять решение, которое будет для них выгоднее всего. Но в данный момент, я явственно вижу, что она говорит чистую правду. Если я не свяжусь или не дам ей связаться с Зетом, то она действительно убьет себя.
— Дерьмо, — я вздыхаю, сжимая руку в кулак. — Я дала клятву, когда стала врачом, Кэрри. Я поклялась, что не причиню никому вреда, и мне кажется, что когда ты познакомишься с доктором Перез, ты поймешь, что она очень хороший человек.
— Как тебе кажется, если я лишу себя жизни, это будет считаться, как вред с твоей стороны? Если эта сучка придет и попытается анализировать или лезть в мою жизнь, то я покончу с собой.
Дерьмо в квадрате. Я пробегаюсь рукой по волосам, пытаясь придумать хоть что-то, чтобы убедить ее в том, что она ведет себя глупо. Хотя с ней аргументы бесполезны.
— Хорошо. Но я не говорю, что помогу тебе сбежать отсюда. Это идет вразрез с моими принципами, и статусом доктора. И плюс ко всему, тебе необходимо еще как минимум дня три, чтобы двигательная активность рук восстановилась, потом нам надо проверить, не повредила ли ты сухожилия. Но я пойду тебе навстречу, я оставлю тебе свой телефон, пока пойду на обход на следующие три часа, и я не заставлю тебя встречаться с доктором Перез, но потом, позже, ты должна будешь встретиться с моей подругой. Она просто поговорит с тобой, тебе не нужно будет все рассказывать о себе, просто расскажешь то, что тревожит тебя.
Но она уже качает головой, еще до того как я успеваю договорить.
— Все будет точно так же. Твоя подруга ничего не изменит, ясно?!
Все ясно. У меня не получится ее переубедить, и этот факт заставляет меня чувствовать грусть.
— Сколько тебе лет, Кэрри?
Она отвечает мне неохотно и только после того, как предварительно обдумывает мой вопрос, как будто убеждаясь, что ответив, она не причинит вреда себе.
— Двадцать шесть.
Я киваю, обдумывая это.
— Мы одного возраста. Скажи мне, Кэрри, как долго ты себя чувствовала… бесполезной? Готовой запросто распрощаться жизнью? Неспособной контролировать свою судьбу?
— Всегда.
Ее настороженная манера разговора немного меняется, видно, что она чувствует себя более комфортно в моем обществе. Смотря на нее, я вижу простую сломленную девушку, которая запуталась и боится того, что ей могут сказать врачи, что могут узнать о ней и написать в ее истории болезни. Она все еще крепко держится за мое запястье, будто нуждается больше всего в этом мире в физическом контакте, как будто он сможет вытянуть ее из всего того дерьма, в котором она утопает.
— Для девушки двадцати шести лет, ты слишком отягощена отчаянием, что толкает тебя покончить с жизнью. Когда я смотрю на тебя и слушаю, что ты говоришь, мне кажется это ужасно. Кэрри, ты хочешь чувствовать то же самое следующие двадцать шесть лет? Ты хочешь проходить через это снова и снова?!
Ее нижняя губа дрожит, но она сохраняет молчание.
— Послушай, разве не будет лучше для тебя, если ты встретишься с тем, кто поможет тебе выйти из этого состояния? Не чувствовать отчаяние, которое поглощает тебя? Может, тогда, ты сможешь прожить последующее время в счастье и спокойствии, твои дни будут наполнены светом. И когда, в один из дней ты обернешься назад и посмотришь в прошлое, ты сможешь увидеть и светлые моменты, а не только тьму, что удерживает тебя в таком состоянии отчаяния.
Кэрри сохраняет молчание, сосредоточенно упираясь взглядом в свои колени, которые покрыты одеялом. Если бы я была азартной девушкой, я бы не поставила и цента на то, что моя речь произвела на нее впечатление. Но девушка удивляет меня, когда опускает поникшие плечи.
— Ладно, хорошо. Я схожу к твоей подружке разок, и если эта затея не прогорит или она полная сучка, то я уйду.
— Обещаешь?
— Я обещаю. А сейчас дай мне этот мобильный телефон.
— Хорошо. Только оставь его в ящике стола, когда закончишь.
Я не могу поверить, что допускаю это.
Несмотря на плохое предчувствие, которое скручивается узлами в животе, я добилась трех маленьких побед. Во-первых, она примет от Пиппы помощь, если даже мне придется умолять ее на коленях оказать помощь этой крошке. Во-вторых, она уйдет отсюда только в конце дня, немного отдохнув и поразмыслив над всем. В-третьих, она будет не в том состоянии, чтобы заботиться о мелочах. Я имею в виду, когда наберет номер этого мудака, она оставит мой телефон в ящике стола. Так что у меня будет его номер, и если что-то случится, у меня будет то, что отдать копам.