— Я человек Чарли, и ты знаешь это, Фрэнки. Сегодня у меня еще есть дела, которые требуют моего внимания, поэтому давай закончим с этим дерьмом быстро?
Причина спокойствия Фрэнки появляется в руке секундой позже. Кусок дерьма направляет на меня пистолет, который все это время держал под столом. «Дезерт Игл» пятидесятого калибра. Охрененно, бл*дь.
— Хреново, что ты не можешь выполнить работу для меня. Чарли находится на своем месте слишком долго, пришло время ему покинуть нас, ты же понимаешь о чем я, мужик? Пришло время тебе уносить отсюда свою трусливую продажную задницу, окей?
За эти годы в меня целились и направляли пушку огромное количество раз. В этот опасный момент всегда можно увидеть то, к чему стремится человек, что он хочет сделать, его эмоции и мысли написаны в его глазах, как текст на странице книги. Некоторые из них просто хотят запугать, чтобы ты отвалил; другие настолько отчаялись, что пытаются скрыть собственный страх и заставить тебя поверить, что они действительно сделают это. И у вас нет другого выхода, кроме того как верить им. А некоторые — акулы. Бесчувственные и холодные, как чертовые булыжники. Люди, которые несметное количество раз спускали курок до этого, и не будут думать дважды, прежде чем повторить это. Фрэнки, мерзкий маленький гавнюк, — акула.
Я бы никогда не сказал этого вслух. Я сжимаю кулак, глядя на него. Мы разберемся с этой херней здесь и сейчас. И пусть все будет так, как должно быть.
— Я так понимаю, ты собираешься выстрелить в меня?
— Полагаю так, — отвечает он.
Кто-то когда-то сказал одну очень важную вещь, из-за чего я сделал татуировку на своей груди, когда был пьян: «Так и должно быть».
Я знаю, что это тогда сказал Билли Пилигрим из «Бойня номер пять, или Крестовый поход детей», но я притворился, что не помню. Потому что это будет только подчеркивать тот факт, что в старших классах школы я читал что-то, перед тем как меня вышвырнули. Я никогда не замечал важной детали — насколько все верно сказано. И сейчас, в минуту, когда моя жизнь предоставлена Господу Богу, когда грань между жизнью и смертью тонка, как невесомое облако, я понимаю, насколько эта фраза черстовки идеально звучит. «Так и должно быть». Судьба, мать ее. Если мне не избежать быть застреленным сегодня вечером, то так и должно быть. Это настолько очевидно и невероятно, и все в одно и то же время.
Боль пронзает мое тело, как горячее серебряное копье. Пуля попала мне в грудь, на два сантиметра ниже ключицы. И, кстати, это чертовски больно. Фрэнки выглядит удивленным, что я всё еще стою. Если бы я был им, я бы уже выстрелил еще пять раз или разрядил всю обойму, только для того, чтобы убедиться в том, что я мертв. Ублюдок, должно быть, мечтает об этом. Я перепрыгиваю через стол и выбиваю пистолет из его руки, вырывая из его хватки.
— Большая ошибка, Фрэнки. Большая ошибка.
Я поднимаю кулак и силой впечатываю в его физиономию. Хруст ломающихся костей напоминает металлический скрежет, то как рвутся мышцы и кожа на его лице от жестоких ударов, позволят мне насладиться процессом. Но не стоит увлекаться, потому я всегда испытываю удовольствие, только когда дело полностью закончено, чужая боль — мое наслаждение. Голова Фрэнки откидывается назад с каждым следующим ударом, но я не останавливаюсь, ударяю снова и снова. Мои руки, футболка, пиджак, джинсы — всё покрыто кровью, когда парень падает на пол. Я истерически смеюсь, вижу как кровь, которая льется из его рта, пузырится на его губах.
— Это была не моя ошибка, — бормочет он, захлебываясь кровью.
Из-за выбитых зубов речь его становится невнятной, но в общих чертах я понимаю, о чем он пытается сказать.
— Ты закрываешь людей внутри контейнеров для морских перевозок на три дня. Три дня, за которые они умирают, Зет. В чем … в чем моя ошибка?
Буррито, которое я съел час назад, напоминает о себе у меня в желудке, вызывая рвотные позывы. Что за хрень он несет? Я поднимаю кулак, чтобы ударить его со всего маху, но... не могу.
— Какие люди?
— Однажды Чарли забирал кое-кого из порта. Девушек. Девушек из кон… контейнеров.
Я позволяю Фрэнку продолжить. Девушки в контейнерах? Чарли обещал мне два года назад, что он не будет иметь дело с девушками. Наркотики и стволы — да, но он поклялся, что не будет никакой работорговли.
— Зачем ему нужны были девушки?
Я прижимаю руку к плечу, чувствуя боль. Она становится нестерпимой, но, по крайней мере, я не причиняю боль кому-то другому.
— Для чего он перевозит девушек таким способом?
— А ты как думаешь? — грубым голосом бормочет Фрэнки. — Он получает двадцать кусков за каждую шлюшку, если сможет доказать, что они всё еще живы.
Он захлебывается кровью, которая льется у него изо рта и стекает по его подбородку, капая на его разорванную рубашку.
— Ты лжешь.
— Нет, — говорит он, и я верю ему.
Бл*дь.
Чарли единственный, кто врал мне всё это время. Часть меня хочет верить, что это какая-то новая сделка, но я знаю своего босса. У него есть степень, он овладел искусством лжи на высшем уровне. Особенно, когда это касается денег, больших денег. Не может быть, чтобы он упустил двадцать штук за детей, которых воровал у их семей. Моя голова кружится, я растерян и замираю от нестерпимой боли из-за чертовой пули, что застряла в моем плече. Сквозь затуманенный рассудок, я все еще соображаю. Значит ли это, что я был прав насчет девушек? Значит ли это, что Чарли забрал сестру той девушки около трех лет назад?
Первый раз, когда я увидел Слоан, она работала в ночную смену в больнице. Моему придурку дяде только что стукнуло «восемьдесят шесть» — это наказание присуждается, если человек облажался, не выполнил работу должным образом.
Быть «восемьдесят шестым» значит, что вас похоронят на глубине восьми футов, вместо того, чтобы в вашу тачку впечаталась еще одна на полном ходу. И тогда я был там, чтобы опознать тело. Ну, или то, что от него осталось. Я бы сказал, что Слоан в тот день выглядела, словно раненная птица. Красивая, понимающая, с блестящими карими глазами и волнистыми каштановыми волосами. Я видел борьбу в ее глазах, я был захвачен ею. Покорен и ошеломлен на десять секунд. Мы стояли лицом к лицу в коридоре, пока она ожидала лифт, и она посмотрела на меня. И я ощущал, будто мои внутренности сжимались, зная, что она не замечает меня вовсе. В глубине ее глаз я отчетливо увидел ужас, о котором я мог только гадать. А я не люблю теряться в догадках.
Я сделал это своей целью — найти все, что было известно о ней. И именно тогда я узнал, что ее сестра пропала. Просто исчезла, когда той всего лишь было восемнадцать лет. Семья Слоан были христианами до мозга костей — свадебные кольца, молитвы каждое воскресенье, никакой ругани, никакого алкоголя. Только когда ее сестра пропала, Слоан перестала ходить в церковь. Перестала носить крестик, который, я знал, подарила ей ее мать. Она отказалась от веры в Бога, потому что это было слишком тяжело сохранять свою веру живой, когда что-то настолько ужасное разрушает покой и мир в вашей семье.
И затем, ко всему прочему, я доказал что мое звание мудака совершенно оправданно. Я лишил ее девственности.
Я узнал, что Эли Харрис работал с ней, когда обнаружил, что он должен выплатить долги Чарли. Он хвастался сделкой, которую заключил с ней, когда каждый месяц отстегивал дань в виде кругленькой суммы зеленых за то, чтобы Сэмми и другие парни не трогали его бизнес. Больной ублюдок думал, что это весело, продавать ее задницу за приличные бабки парню, который заслужил репутацию одиночки. Парню, который любит жестоко избивать своих женщин, в то время, пока он трахает их. Я заплатил огромную суму наличными, чтобы занять его место, и потом я заставил ублюдка Эли рассказать все, что он узнал об исчезновении Алексис Ромера. Сутенер сказал, что все дело рук Чарли. Я не поверил ему тогда. Я убил его за эти слова, и Чарли был безумно обижен, когда я спросил его об этом.
«Ты знаешь меня лучше всех вместе взятых, сынок. Я проворачиваю незаконные сделки, но не заинтересован в кисках. Карма слишком жестоко карает за такое дерьмо. А теперь, убирайся на хрен с моих глаз».