— Нет, — говорю я, прерывая его беспокойство.
Не раздумывая больше, я делаю шаг вперед, заставляя его отойти с дороги, когда я вхожу в комнату с высоко поднятой головой.
В любом случае, почему это я должна нервничать? Я не сделала здесь абсолютно ничего плохого.
Но в ту секунду, когда я захожу в комнату, я обнаруживаю, что не получу ни одного из ответов, которых так жажду, потому что моя мама лежит, подключенная к миллиону аппаратов с трубками, идущими отовсюду, и ее глаза крепко закрыты.
ГЛАВА 6
ЭММИ
Я замираю у края кровати, мое тело сжимается от смеси страха, гнева и замешательства.
Я едва узнаю женщину, лежащую там. Я потеряла счет тому, сколько раз за эти годы я заставала ее в отключке, будь то от алкоголя или наркотиков, или от руки какого-нибудь придурка, который немного увлекся.
Я вздрагиваю, и одно конкретное воспоминание угрожает всплыть, когда мне было около тринадцати. Я нашла ее кучей в ванной, куда она умудрилась залезть, пытаясь привести себя в порядок, прежде чем я вернулась домой из школы.
Я вздохнула, чувствуя жалость к женщине в постели.
Зависимость овладела ею давным-давно. По большей части, она держала себя в руках. У нее почти всегда была работа, и у нее даже были времена, когда я искренне верила, что мы найдем выход.
Но, похоже, мы всегда оказываемся здесь. Ну… не здесь, точно. Но я не в первый раз нахожусь с ней в больничной палате. Только не частная больница в палате, принадлежащей мафии.
Почему, мама? Почему ты работала на них?
Она должна была знать, насколько это было опасно.
Я вздрагиваю, когда теплая рука опускается на мою поясницу.
— Все в порядке, Эм, — говорит Тео так тихо, что я почти сомневаюсь, что это все еще он. Но то, как моя кожа покрывается мурашками, подтверждает, что это так. — Почему бы тебе не пойти и не сесть? Я уверен, что она знает, что ты здесь.
Я не уверена, действительно ли его слова утешают или нет.
И хотя часть меня, та часть, которая скучала по ней и все еще желает того, чего у нас не может быть, хочет сесть рядом с ней и взять ее за руку, другая часть хочет развернуться и уйти, оставив ее наедине с последствиями ее глупых решений.
Однако побеждает не последняя часть, потому что я обнаруживаю, что ноги сами несут меня к стулу, который стоит рядом с ее кроватью.
Наклоняясь, я изучаю ее лицо. Ее кожа бледная, почти прозрачная, как у пожилых людей, которых я видела раньше. Ее щеки угрюмы, губы тонкие и сморщенные. Она тощая, действительно чертовски тощая, что заставляет меня задуматься, как долго ее держали в плену и как плохо с ней обращались.
Но так сильно, как я хочу знать, слова не слетают с моих губ.
Я не могу справиться с огромным комом эмоций, который застревает у меня в горле, когда я смотрю на женщину, которая должна была все эти годы защищать меня, сражаться за меня.
Рыдание вырывается из ниоткуда, и обжигающие горячие слезы обжигают мои глаза, когда я смотрю на женщину, которую я так долго хотела, чтобы она была просто моей матерью. Отложить все остальное дерьмо в сторону и просто… заботиться.
Я не замечаю движений Тео, пока его рука не скользит в мою и крепко не сжимает.
Оглядываясь, я обнаруживаю, что он снял пальто и придвинул еще один стул поближе.
Слегка откинувшись на сиденье, он широко раздвигает бедра в движении, которое не должно быть таким чертовски сексуальным, как есть.
Он не в своей форме Чирилло. Вместо этого на нем пара рваных черных джинсов и темно-серый джемпер. Это должно быть незаконно, как хорошо это смотрится на нем.
— Позже, — выдыхает он с ухмылкой, как будто он может буквально читать мои мысли.
— Неважно.
Я понятия не имею, как долго мы сидим там в тишине, когда он просто держит меня за руку.
Это помогает, хотя я никогда не признаюсь ему в этом. Но когда он со мной, слышу его неглубокое дыхание рядом и тепло его пальцев, переплетенных с моими, делает всю ситуацию немного проще.
Пару раз приходит и уходит медсестра и уверяет нас обоих, что мама хорошо поправляется, но она все еще принимает тяжелые лекарства, поэтому не удивляйтесь, если она не проснется.
Как ни обидно это слышать, я знала, что так и будет, как только мы вошли.
Она прошла через многое, больше, чем, возможно, все, что она испытывала раньше. Ее тело уже подверглось насилию и ослабло. Это займет время.
На улице уже давно стемнело, когда я, наконец, поворачиваюсь к Тео, который все еще стоически сидит рядом со мной, как будто его долг защищать меня.
Я имею в виду, я думаю, как мой муж.
Я чуть не смеюсь вслух над своими безумными мыслями.
Я явно брежу. Усталая, голодная и совершенно сумасшедшая.
— Нам нужно идти, — говорю я, наконец, нарушая тишину в комнате. — Мне нужно поесть и поспать.
— Хорошо, — просто говорит он.
Отпуская мою руку, он встает со стула и дает мне немного уединения, чтобы попрощаться с мамой — хотя она даже не знает, что я здесь.
— Спи спокойно, мама. Я скоро вернусь. — Всякий раз, когда этот мудак решит меня выпустить.
Я оставляю поцелуй на ее лбу и делаю шаг назад, не сводя с нее глаз в поисках любого намека на то, что она может знать о моем присутствии.
Здесь их нет.
Одна из слез, которая грозила пролиться еще до того, как я вошла в эту комнату, наконец-то вырывается, когда я пячусь к двери.
Ругая себя за то, что так сильно забочусь, хотя очевидно, что на самом деле она никогда этого не делала, я сердито вытираю слезу.
Распахнув дверь, я обнаруживаю Тео, прислонившегося к стене напротив, закинув ногу на ногу и глубоко засунув руки в карманы.
Мое сердце, черт возьми, чуть не замирает при виде него.
Всего на несколько блаженных секунд я позволяю своему воображению взять надо мной верх. Я полностью забываю о нашей реальности и просто вижу в нем парня, ожидающего девушку, которая ему небезразлична.
Мое сердце колотится, и что-то, что я могу только предположить, это удовлетворение и счастье, наполняет мою грудь.
Он отталкивается от стены и оказывается передо мной прежде, чем я успеваю моргнуть.
Его теплая рука обвивается вокруг моей шеи сзади, и я бессильна, кроме как поднять на него глаза, когда он нависает надо мной.
— Ты плакала, — шепчет он.
— Я устала.
Его глаза отрываются от моих в пользу моих губ, и на краткий миг мне кажется, что он собирается поцеловать меня, прямо здесь, посреди больничной палаты.
Но когда он двигается, его губы не соприкасаются с моими. Вместо этого он сводит наши лбы вместе.
— Прости, — выдыхает он, заставляя боль в моей груди только усиливаться, а эти чертовы слезы снова обжигать докрасна.
Проглатывая все эти эмоции, я возвращаю свою жесткую маску на место.
— Но так ли это? Если бы тебе действительно было жаль, ты бы отпустил меня.
Его глаза удерживают мои, сверля их взглядом, как будто он пытается прочитать все мои секреты.
— Не могу — это единственное слово, которое срывается с его губ, прежде чем он отпускает меня, снова берет за руку и выводит из больницы в безопасное место своей машины.
Я ожидаю, что он отвезет нас прямо к себе домой, поэтому я шокирована, когда он поворачивает в другую сторону и заезжает в заведение быстрого питания.
— Обычно я бы отказался от запаха жира в своей машине, но я предполагаю, что ты на самом деле не хочешь туда заходить, — он кивает в сторону ресторана, полного людей, — поэтому я сделаю исключение… для тебя.
— Вау, это мило с твоей стороны, — говорю я, мой голос сочится сарказмом. — Что еще я могла бы заставить тебя сделать? — Это непринужденный комментарий, на который я не ожидаю от него ответа, поэтому, когда он говорит, это выбивает меня из колеи.
— Почти все, что угодно, — тихо говорит он, прежде чем опустить стекло и прогреметь свой заказ в маленький динамик. — Чего ты хочешь? — спрашивает он.