Тихий смешок сорвался с моих губ, и я покачала головой. Невозможно было найти женщину, обладающую достаточным здравомыслием и терпением, чтобы мириться с этим мужчиной. Его невыносимый характер в сочетании с опасностью, которую он приносил с собой куда бы он ни шел, означал, что он не совсем магнит для цыпочек.
Я вошла в здание, вежливо поприветствовав швейцара и проходившую мимо пожилую женщину. Каким бы замечательным ни был этот район, его всё еще не хватало. Например, лифт вышел из строя, и, как человек, который уже не была такой спортивной, подъем по слишком большим лестницам грозил мне полностью утомиться.
К тому времени, как я добралась до пятнадцатой квартиры, я едва дышала. Мне потребовалось несколько мгновений, чтобы прийти в себя, хотя ноги у меня онемели. Мне не следовало носить каблуки. Лабутены определенно создавались только для того, чтобы на них смотреть, а не носить их и уж точно не для того, чтобы подниматься по лестнице.
Я глубоко вздохнула и просто уставилась на свежевыкрашенную дверь. Номер был белым и резко контрастировал с темно-коричневой краской.
Я медленно двинулась вперед, повторяя мантру в голове.
Всё будет хорошо, Екатерина, — скандировала я. Тебе нужно это сделать.
Инстинктивно я схватилась за металлическую дверную ручку. Было холодно, как будто сюда давно никто не приходил. Хотя, скорее всего, это было принятие желаемого за действительное, я молилась Богу, чтобы Даворина там не было.
Залезай, шныряй вокруг, уходи.
Сначала я попробовала повернуть ручку.
Инструменты для взлома мне не понадобились — дверь уже была незаперта.
Стряхнув с себя беспокойство, которое медленно накапливалось глубоко внутри моего желудка, я толкнула дверь и вошла. Было кромешно темно, и я некоторое время пыталась найти выключатель. Однако хорошей новостью было то, что его не было дома — я бы почувствовала его присутствие.
Я нашла выключатель, щелкнула им и полностью закрыла дверь.
Я оказалась в небольшом коридоре. Справа от меня была слегка приоткрытая дверь, за которой виднелась ванная комната, примерно такого же размера, как коридор, а передо мной висела темно-зеленая занавеска, которая ниспадала до пола. Я потянула её, не обращая внимания на то, что она упала на землю, и вошла внутрь.
Ничто не могло подготовить меня к тому, что произошло в той комнате.
Я просто стояла и моргала. Это была какая-то дурная шутка? Но как только я вспомнила, с кем имею дело, по комнате разнесся саркастический смех. Никогда за миллион лет я не могла этого предсказать — ни в самых худших кошмарах.
В горле у меня пересохло, и я почувствовала, как меня охватывает усталость. У меня не было сил двигаться вперед; вместо этого я сделала небольшой шаг назад и села на холодную мраморную плитку. Моё сердце билось как сумасшедшее, грозя выпрыгнуть прямо из груди.
Я облизнула нижнюю губу, чтобы увлажнить её, и просто смотрела. Мои руки неудержимо дрожали. Такое чувство охватило меня впервые. Этого не произошло ни разу за все катастрофы в моем прошлом, даже когда я впервые покончила с собой.
Я никогда бы не подумала, что в двадцать четыре года я смогу испытать это впервые.
На стене напротив меня были все мои академические достижения. От каких-то глупых сочинений, которые я писала на первом курсе университета, вплоть до экзаменов. В рамке была помещена копия моей степени, а также свидетельство о том, что моя команда выиграла национальный турнир по волейболу, а также копия полученной мной медали. Это была информация, к которой у него не должно было быть доступа, тем более что я уже давно выбросила всё это.
Однако больше всего выделялась правая сторона.
Она была заполнена моими фотографиями. Некоторые были из клуба, где мы встретились впервые, а другие представляли собой мои откровенные фотографии. Все они были сделаны задолго до того, как мы узнали друг друга.
Я бы знала, если бы он держал меня на своем радаре. Это было невозможно не сделать.
Там были фотографии с моей покойной матерью, когда мне было четыре года, и самые последние фотографии нас с Домиником — прошлым летом — на праздновании дня рождения политика, который тесно сотрудничал с моим братом.
Я свела колени вместе, обняла их и положила на них голову.
Как раз тогда, когда мне казалось, что я всё это видела. С моих губ сорвался сухой смешок. Вздохнув, я посмотрела на стену слева и потеряла дар речи. И я не была человеком, который часто терял дар речи. На самом деле это произошло всего лишь во второй раз.
Раньше стена была яркой, как жемчужина, но её использовали как холст, и на всем огромном пространстве была я. К нему было приклеено множество рисунков, картин маслом и несколько эскизов. Однако чем ближе я смотрела, тем больше озноб чувствовала.
Даворин использовал мел для некоторых своих… рисунков. И кусок, на который я сейчас смотрела, был изображением моего обнаженного тела. Даже нарисовав мелом чертову стену, ему удалось в точности воспроизвести всё — от веснушки под левой грудью до татуировки бабочки на левом бедре.
Мой разум перегрузился, и мои знания о психопатах всплыли на поверхность. Здесь была четкая закономерность, и я была в ярости от того, как много времени мне понадобилось, чтобы её увидеть.
Все фотографии были сделаны издалека камерами наблюдения, уличными камерами — ни одна из них не была создана им лично — и это заставило меня задуматься.
Я встала и медленно пошла к середине комнаты, где стоял стол с единственным стулом.
Внезапно, когда я приблизилась к стулу, что-то внутри меня щелкнуло. Это была ярость, которая накапливалась со временем и подпитывалась причинами, не связанными с Даворином. Это была ненависть и ярость. Мужчина, чье лицо я еще не видела, заботился обо мне больше, чем когда-либо моя семья.
Конечно, его способ заботы был темным и порочным. Это была навязчивая идея, а от навязчивых идей никогда не было легко избавиться. Психопаты имели тенденцию избавляться от людей, которые больше не питали извращенных фантазий, развившихся в их больном сознании.
Кровь похолодела в жилах, тело замерзло от внезапной мысли. Эта игра стала гораздо опаснее, чем я когда-либо могла себе представить.
Даворин был психопатом. Опасный человек. Сталкер. И его объектом одержимости была я.
Ничто здесь не говорило мне, что со временем я ему надоем. Возможно, он был очарован тем фактом, что я была из мира, похожего на его. Возможно, именно погоня так сильно заманила его, тот факт, что он не мог заполучить меня. Или, возможно, это было всё вышеперечисленное, и ответ был слишком неожиданным, чтобы я могла в него поверить.
Входная дверь с громким хлопком закрылась, и я вздрогнула. Мои мысли были настолько заняты Даворином и его злой личностью, что я не заметила, как кто-то вошел.
Мне не нужно было оборачиваться, чтобы узнать, кто это.
Он запер дверь — я услышала звон его ключа, когда он вынимал его из замочной скважины. Он не сказал ни слова, и я моргнула, внезапная волна страха нахлынула на меня.
— Шныряем повсюду, не так ли, маленький лев? — прошептал он тогда мне на ухо.
По всему моему телу пробежали мурашки, и я тут же обернулась, потрясенная тем, как быстро и бесшумно он двигался.