— Если ты меня отпустишь.
Это опасная игра, и он может снова решить играть не по правилам.
— Ты никогда не плачешь.
Он наблюдает за мной, скользя большим пальцем взад и вперед по моему клитору.
Я сжимаю губы, чтобы звук не вырвался наружу, пытаясь пробиться сквозь него. Я хочу, чтобы он остановился, но я также хочу чего-то другого.
Чего, я не знаю.
— Почему ты никогда не плачешь, Холодное Сердце? — спрашивает он почти нежным тоном.
Я хочу сказать ему, что я действительно плачу, только не перед ним или кем-либо из его приспешников, но я держу эту информацию при себе.
Если я поведусь, игра окончена.
— Эти глаза должны быть полны гребаных слез.
— Эйден, серьезно, в чем, черт возьми, твоя проблема?
— Заплачь, и я отпущу тебя, — невозмутимо говорит он. — Но ты должна быть убедительной.
Мои губы приоткрываются. Он это серьезно?
— Я не буду плакать.
Он крепче давит на клитор, и я всхлипываю. Боль пронзает мое сердце вместе с чем-то еще, о чем я не хочу думать.
— Хм. Я буду великодушен и дам тебе право на два хода. Или заплачь, или мы можем стоять здесь весь день, и я посмотрю, как далеко я смогу зайти в твоем отчете о сексуальном насилии.
Я заглядываю ему через плечо, отчаянно пытаясь найти кого-нибудь. Но я должна была знать лучше. Ким целенаправленно выбирает это место, потому что никто не забредает так далеко в сад за школой.
Когда я снова смотрю на Эйдена, он наблюдает за мной со странной смесью эмоций. Интерес? Любопытство? Ненависть? Не могу сказать, что это, но мне нужно, чтобы этот чертов психопат находился как можно дальше от меня.
Если слёзы оттолкнут его, то так тому и быть.
— Тебе нужно, чтобы я сосчитал до трех? — он спрашивает.
— Слезы не появляются по требованию.
Я не могу не огрызнуться. Я слишком зла и взволнована, чтобы просто заплакать.
— Позволь мне помочь.
Все еще сжимая мою сердцевину, он использует мои скованные руки, отталкивая меня назад, пока мои груди не упираются ему в лицо.
Он смотрит на шрам так, словно это человек, которого он ненавидит.
— Это должно было убить тебя. — его теплое дыхание щекочет мою кожу, и по ней пробегают мурашки. — Ты должна была умереть, Холодное Сердце.
В носу покалывает, а под глазами нарастает давление.
Несколькими словами он вернул меня к моему детскому облику. К страху. К беспомощности. К неизвестности.
Он прав. Эта операция на сердце чуть не убила меня. Но это не причина моих непролитых слез.
Это воспоминания, связанные с операцией — или ее отсутствием.
Причина, по которой я так сильно ненавижу этот шрам, не в операции или неэстетичном внешнем виде.
Это потому, что шрам: напоминание о том, что все, что было до него, пустота.
Все, что у меня осталось: это кошмары, фобии и отдаленное напоминание о том, что у меня когда-то были родители.
Шрам символизирует ту недостающую часть меня.
Прежде чем я успеваю запечатать эти эмоции в темную коробку, Эйден кусает плоть моей груди. Я вскрикиваю, когда его зубы впиваются в кожу, а затем он сосет и кусает шрам с такой враждебностью, что у меня перехватывает дыхание.
И ужасом.
Словно он хочет откусить кожу.
Дать волю этим воспоминаниям.
Кошмарам.
Дыму и пламени.
И крови... так много гребаной крови.
— Эйден, о-остановись.
Он не слышит меня.
Он продолжает пировать на моей коже, как каннибал.
Все будет раскрыто.
Все.
Этого не может произойти.
— Остановись!
Мои губы дрожат, а по щекам текут слезы.
Эйден поднимает голову. Он смотрит на мое лицо, на мои слезы и выражение ненависти, которое, должно быть, написано на моем лице.
Черты его лица ничего не выражают.
Закрытость.
Бесстрастие.
— Хорошая девочка.
Наконец он отпускает меня. Пространство между моими ногами кажется каким-то странным, когда он убирает руку. Мои плечи болят от того, как он сцепил мои запястья за спиной.
Я ожидала, что он отступит и оставит меня в покое.
Но Эйден никогда не ведет себя так, как ты от него ожидаешь.
Его верхняя часть тела наклоняется, и он высовывает язык.
Эйден слизывает слезы, стекающие по моей правой щеке. Моя кожа становится горячей и холодной одновременно.
Он переходит к левой щеке, не торопясь пробуя мои слезы на вкус.
Отстраняясь, он не выглядит таким потрясенным, как я себя ощущаю.
Однако его дьявольская маска сползает.
Я впервые вижу настоящего Эйдена.