Гнев, какого я никогда раньше не испытывала, захлестывает меня, и я вскакиваю на ноги. Прижимая папку к груди, я расхаживаю по квартире, пытаясь сообразить, каким будет мой следующий шаг.
Я понятия не имею, куда он делся, но к черту ждать здесь, когда он вернется и обнаружит, что я знаю все, что он от меня скрывал.
— Ты моя — Его слова прошлой ночью ударили по мне, как товарный поезд. — Ты понятия не имеешь, что ты только что сделала, не так ли?
На меня накатывает еще одна волна тошноты.
Вот почему он не хотел трахать меня.
Если бы он этого не сделал, то у него был бы выход. Но теперь у нас… теперь у нас есть… Я снова вздрагиваю, не в силах переварить этот поток информации.
Все, что я знаю, это то, что мне нужно убираться отсюда прямо сейчас.
Мне нужно уйти от него.
Мой муж.
Я натягиваю пару его боксеров и спортивных штанов, затягивая завязки почти так туго, как только они обхватывают мою талию, чтобы они не болтались.
Мои ботинки там, куда я их положила, когда прибиралась, и я сердито засовываю в них ноги.
Все мое тело дрожит от неразбавленной ярости, образ этого подписанного свидетельства о свадьбе так ясно стоит в моем сознании, как будто я все еще сижу в ванной, уставившись на него.
Мое дыхание прерывистое, когда я роюсь в ящиках шкафа у входной двери в надежде найти его коллекцию ключей.
Тот, что для его Ferrari, лежит сверху, и я быстро нахожу тот, что для Maserati. Но это не то, чего я хочу.
— Да, — шиплю я, когда сжимаю в пальцах ключ от Kawasaki и выбегаю из квартиры, даже не потрудившись закрыть за собой дверь.
Пошел он. Он заслуживает того, чтобы его шикарный пентхаус ограбили после всего этого.
Ложь. Обман.
— Коварная гребаная пизда, — шиплю я про себя, ожидая, когда лифт начнет спускаться.
Все эти ночные визиты, слежка, выслушивание того, как я открыто истекаю кровью из-за своей мамы прошлой ночью. Все это было гребаной игрой.
Когда он собирался мне сказать?
Собирался ли он когда-нибудь сказать мне?
И что еще более важно… Как? Почему?
Какого хрена мы женаты? В чем смысл? Что он получает от этого?
Мысли все еще летают у меня в голове со скоростью миллион миль в час, когда я выхожу на подземную автостоянку.
Только когда я переступаю порог, я понимаю, что я не одна.
Звуковой сигнал запирающейся машины прорезает тишину, прежде чем мужчина средних лет, одетый — я прищуриваюсь, не веря своим глазам — в пижаму, с чем-то, что я предполагаю, является медицинской сумкой, прижимая телефон к уху, устремляется на другую сторону гаража. К двери, из которой прошлой ночью вышел Деймон.
Я знаю, что мне следует сесть на байк Тео и убраться к черту подальше, но внезапно моя потребность в некоторых ответах берет надо мной верх, и я ловлю себя на том, что следую за ним.
Я прячусь в тени, наблюдая, как он пробирается к другим дверям.
У него явно нет разрешения на вход, потому что ему приходится ждать, пока замки будут разблокированы. Я могу только предположить, что человек на другом конце провода разрешает ему доступ.
Из разговоров парней я знаю, что в этом здании есть тренажерный зал в подвале, но что-то подсказывает мне, что этот человек здесь не для ежедневной тренировки. Что бы это ни было, я бы поставила деньги на то, что это связано с таинственным звонком Тео посреди ночи.
Я спешу проскользнуть в дверь за ним. Возможно, у меня и был доступ в квартиру Тео, но у меня нет причин полагать, что он дал бы мне доступ ко всему.
Загорается свет, когда он спускается по очередной лестнице, направляясь глубже под землю. Беспокойство захлестывает меня.
Никто не хранит ничего хорошего так глубоко под землей.
Особенно не долбаная мафия.
Говоря себе, что я слишком много смотрела телевизор, я продолжаю двигаться вперед.
Жужжание в моих ушах — это единственное, что я могу слышать, и я могу только надеяться, что сохраняю инкогнито, потому что мужчина ни разу не попытался оглянуться.
Дойдя до конца лестницы, он поворачивает налево, и не прошло и двух секунд, как я слышу голос, от которого по моему телу пробегает новая волна гнева.
— Здесь, — говорит Тео, его тон жесткий и холодный. Ничего похожего на то, что он шептал мне на ухо всего несколько часов назад, когда входил в меня.
Вокруг стерильного и холодного пространства воцаряется тишина.
Полы и стены полностью бетонные. Я не могу отделаться от мысли, что это похоже на какую-то подземную тюрьму.
Продвигаясь вперед, я прохожу мимо множества закрытых дверей с маленькими раздвижными окнами, что только укрепляет мою предыдущую мысль.
Мое сердце подскакивает к горлу, когда я замечаю открытую дверь, но теперь, когда я зашла так далеко, я ни за что не остановлюсь.
Прижимая папку, которая все еще у меня в руке, крепче к груди, я продвигаюсь дальше.
Я щурюсь от яркого света, когда поворачиваю в дверной проем.
Все, что я думала об этом пространстве, звучит правдиво, когда я вхожу в то, что можно описать только как клетку.
Оно серое, холодное, жесткое. Бесчеловечное.
Мужчина здесь, скорчился на земле, но я сосредотачиваюсь не на нем. Это был тот лживый ублюдок, которому я начала доверять.
— У тебя есть что-то, что ты должен мне сказать? — Спрашиваю я, мой голос пронзает тяжелую тишину.
Тео вздрагивает, и через мгновение поворачивается ко мне с широко раскрытыми глазами.
— Эмми, ты не должна быть здесь, внизу, — говорит он спокойно и без каких-либо эмоций.
— И ты должен был рассказать мне об этом, — рявкаю я, размахивая папкой перед его лицом.
Его губы приоткрываются, как будто он собирается выплюнуть мне еще одну реплику, когда низкий незнакомый голос заполняет комнату.
— Я теряю ее.
Отрывая взгляд от Тео, я смотрю вниз на сцену, от которой он отошел, когда понял, что я присоединилась к ним.
В течение пары секунд я не могу осознать, на что смотрю.
Там кровь. Так много гребаной крови.
Мой желудок переворачивается при виде этого.
Но это ничто по сравнению с тем, что происходит, когда я смотрю на лицо человека, которому принадлежит эта кровь.
— Мама, — кричу я, мои глаза горят от слез, когда я смотрю на ее безжизненное тело на холодном полу.
— Я теряю ее. — Слова доктора возвращаются ко мне.
— НЕТ, — кричу я, не желая отпускать ее вот так, чтобы это ни было. Я бросаюсь вперед, падаю, роняя папку.
Мои колени ударяются о неумолимый бетон, но я этого не чувствую. Я не чувствую ничего, кроме неразбавленной паники.
— Нет, пожалуйста. Ты должен спасти ее, пожалуйста, — умоляю я, слезы градом катятся по моим щекам.
Протягивая руку, я кладу ладонь на свободную руку мамы. Ее кожа холодная. Как будто она уже ушла.
— Нет, — всхлипываю я. — Ты нужна мне, мама. Ты мне чертовски нужна. Я ненавижу, что эти слова правдивы. Всю мою жизнь она была никчемной матерью, но все равно, даже сейчас, я цепляюсь за эту глупую надежду, что что-то может измениться. — Пожалуйста.
— Тебе нужно убраться с дороги Дока, — произносит ровный голос Тео за секунду до того, как теплые руки обхватывают меня за плечи, поднимая с земли.
— Отвали от меня к черту, — кричу я, мечась вокруг. — Тебе нужно это исправить. Тебе нужно исправить это сейчас, ты, лживая гребаная пизда.
Я бью ногой позади себя, надеясь нанести хотя бы часть воображаемого ущерба, но прежде чем я успеваю коснуться какой-либо части его тела, боль пронзает мою руку, и все погружается во тьму.
Последнее, что я вижу, — это потерянное и страдальческое выражение лица Тео.