Наташа, говоря это, вдруг вся преобразилась. Лицо сделалось серьёзным, карие глаза расширились и стали темнее. Это уже не была шаловливая девочка, готовая забавляться милым вздором, это был борец. Глядя на Соковнина в упор, она встряхнула головой, и маленькая, вьющаяся прядка её темно-русых волос, опустившись, защекотала ей лоб. Наташа энергично провела рукой ото лба по волосам, точно поднимая забрало.
— Поймите, весь мир опускается, — горячо говорила она, — вся жизнь человечества принижается, потому что искусство стараются сделать или прикладным, или торгашеским, рекламным. Но искусство не поддаётся этому. И для истинного художника всегда остаётся только искусство для искусства. Поймите это!
Вмешался Фадеев.
— Мне кажется, — скромно сказал он, — в каждой картине должна быть идея.
— Святая истина, — энергично отозвалась Наташа.
Фадеев продолжал:
— И если идея принадлежит к числу тех, которые подвигают человечество к новому строю, картина хороша, нужна. А если наоборот, то картина вредна.
— Ну, это вы, ах, оставьте! — с насмешливой улыбкой возразила Наташа. — Определять с такой точки зрения, что нужно, что вредно — нельзя. Идея может указать художнику тот или другой сюжет, но изображать жизнь он должен свободно, правдиво, ничего не преувеличивая, ничего не умаляя. И в особенности не подчиняясь никаким навязанным ему чужим идеям и теориям. Пусть каждый, смотрящий на картину, делает свой вывод. Даже по поводу любого пейзажа можно какие угодно идеи высказывать: и крайние левые, и крайние правые. Только пейзаж-то должен быть правдой жизни, правдой природы. Искусство не должно быть служебным. Иначе уж лучше в акцизную службу идти.
— Почему такой переход? При чем тут акциз? — с усмешкой и недоумением спросил Соковнин.
— Ах, это я к слову… один случай из нашей школьной жизни вспомнила, — как-то небрежно сказала Наташа. — У нас, у Штиглица, была одна ученица, очень бедная и малоталантливая. Её мечтой было сделаться учительницей рисования где-нибудь хоть в захолустном городском училище. Родители не хотели, да и не могли давать ей денег на ученье, и все уговаривали её бросить «этот вздор» и заняться серьёзным делом, поступить куда-нибудь на службу. Сначала её поддерживала какая-то родственница, а когда та умерла, барышне пришлось-таки оставить школу, и родители нашли ей где-то место в акцизном управлении. И были очень счастливы, что дочь занялась, наконец, настоящим делом. Ну, а я вот, когда она мне об этом рассказывала, никак не могла понять, почему подсчитывать доходы казны от мужицкого пьянства — настоящее, полезное дело, а насаждать в народе красоту, обучая его рисованию — «вздор».
Соковнин несколько секунд молча посмотрел на неё, и в его улыбающихся глазах, казалось, играло желание подразнить противника.
Он сказал:
— Потому что красота — роскошь, а алкоголь — предмет первой необходимости.
Наташа вспылила:
— Вот вы это говорите уже настоящий вздор. Хотя я понимаю, что вы это не серьёзно… а даже и шутить этим не следует!
— Почему не серьёзно: я серьёзно, — дразнящим спокойным тоном сказал Соковнин. — Без красоты мужик проживёт, а без водки нет. Попробуйте-ка плебисцит устроить. Волю народа попытайте-ка.
— Неправда! — возражала Наташа. — Развейте у мужика чувство красоты, и он перестанет пить.
Соковнин, вместо возражения, насмешливо посвистел. Улыбнулся и Фадеев.
Лине стало больно от этого оборота спора, одинаково больно и за сестру, и за Соковнина. Она видела, что они, сами того не сознавая, впадают в невольное раздражение и, уже забывая о сущности спора, готовы отдаться только влечению наносить друг другу удары. И она остановила их:
— Что это вы, не успели встретиться, и уже схватка!
Соковнин улыбнулся и сказал:
— Как всегда. Как в «былые годы». — И сейчас же серьёзно добавил: — Да ведь вся прелесть моих встреч с Натальей Викторовной всегда была в борьбе. Недаром же я спортсмен.
Наташа все ещё продолжала растирать озябшие у неё во время работы на морозе пальцы, улыбнулась и уверенно сказала:
— Успокойтесь, в области этого спорта вам меня не победить. За меня стоит великая правда искусства, правда свободы. Ну, а во всяком другом я вам уступлю и охотно пойду за вами. Кстати, каким вы спортом теперь занимаетесь?
— И теперь, и всегда, как вам известно, всяким, а в данное ближайшее время — лыжным.
— Ах, это восхитительно! — радостно воскликнула Наташа и, точно ища, в чем проявить вспыхнувшую энергию, несколько раз слегка притопнула ногой. — Меня это ужасно интересует, а я давнехонько не каталась на лыжах.