Александра Петровна кончила своё первая, и взглянула на Лину, потом на бабушку. Чувствовалось общее тихо-радостное настроение; и у самой Александры Петровны стало на душе как-то покорно-радостно.
Бабушка уже ворчала:
— Вот тебе и Натка! Сквельная девцонка! Длянная! Зачем зе так, потихоньку? Лязве мы ей цюзые? Я бы все лявно на свадьбу не поехаля, а все зе хоть бы телегляму плисляля. А то — здляствуйте: я тепель узь больсе не вася Натка, а мадам Анли Делоне!
Анна Петровна, подняв голову от газет, с удивлением спросила:
— Как? Что? Наташа вышла замуж?
Александра Петровна с улыбкой кивнула ей головой и сказала:
— Да… пишет.
Для Анны Петровны это было полной неожиданностью, и она от удивления не нашлась сразу даже, что спросить ещё.
А бабушка, сняв очки и утерев слезу, говорила уже ласково:
— Ведь этакая сквельная девцонка: как быля здесь, говолиля мне по секлету, сто у неё есть там какой-то хахаль, а вот не сказала, сто флянцус… Ах, нет, ведь забыла: сказала, сказала!
И, немного помолчав, добавила с сердечной покорностью, точно готовясь уснуть:
— Ну, сто зе, если холёсый человек, так и слява Богу. Ей люцьсе знать.
Александра Петровна многозначительно улыбнулась: она видела теперь, что Наташа и бабушке, как и ей, сказала так же по секрету и так же неопределённо о ком-то, уже тогда владевшем её сердцем.
— А ты — знала, Лина? — спросила Александра Петровна, видимо очень заинтересованная.
Лина, вся ушедшая в чтение письма, на вопрос матери, сначала только взглянула на неё, потом спросила:
— Что?
— Что у Наташи был там жених.
Лина, как-то точно все ещё не уясняя себе вопроса, помолчала, потом оторвалась от письма и торопливо ответила:
— Да, да, — и принялась опять читать.
Александра Петровна смотрела на неё с кроткой улыбкой и думала:
«Оказывается, все знали! Ах, Наташа, Наташа!»
Несколько времени тому назад Наташа прислала ей письмо, которое начиналось прямо словами: «Секрет. Никому не читайте». Она свято исполнила желание дочери. После двухдневных размышлений сама с собой, она послала ей формальное разрешение на вступление в брак с французским гражданином Henri Delaunay, и устроила это так, что никто из домашних и не догадывался. Если это было испытанием материнского доверия, это испытание выдержано. И материнское сердце с неиссякаемым доверием ждало теперь радости.
Александра Петровна старается сейчас уяснить себе, к чему Наташе понадобилась эта игра в прятки. Вероятно, Наташа не хотела лишней болтовни в случае, если б брак не состоялся.
В полном неведении осталась одна только Анна Петровна. И немного недовольная всей этой таинственностью, она, оставив на время газеты, с оттенком невольной отчуждённости спросила:
— Да кто же, кто? Как, что, расскажите.
— Вот, подробности у Лины, — продолжая улыбаться, ответила Александра Петровна.
Бабушка нетерпеливо обратилась к Лине:
— Да сто зе ты в самом деле — лязсказывай!
Лина, не отрываясь от чтения, ответила:
— Сейчас, сейчас, бабушка, вот ещё немного дочитаю.
Все ещё помолчали. Потом бабушка опять спросила Лину:
— А это сто еьсцё за газеты у тебя в письме-то?
— Сейчас, сейчас, бабушка, кончаю, — отозвалась Лина.
И бегло дочитав последнюю страничку многолистного письма, она обвела теперь сияющим взглядом всех и сказала:
— Ну вот!.. Да — вот здесь его портрет.
Она стала развёртывать присланные Наташей в письме газеты и, роясь, говорила:
— Это все вырезки из французских газет с отзывами о картинах Наташи и… её мужа.
Между вырезками оказалась в особом конверте кабинетная фотографическая карточка. Лина, взглянув на неё, просияла как-то ещё больше и не удержалась от восторженного возгласа:
— Какой он славный!
Чтоб не томить любопытством других, она передала портрет сидевшей рядом с ней Анне Петровне. К той сейчас же потянулась с своей костлявой, сморщенной рукой бабушка:
— Дай-ка, дай-ка мне посмотлеть.
И Анна Петровна, молчаливым кивком головы одобрившая портрет, передала его Ирине Николаевне.
Из бабушкиных рук его скоро не выручишь, и Александра Петровна встала с своего места, подошла к бабушкину стулу и из-за её спины смотрела на карточку.
Бабушка говорила, слегка покачивая головой:
— Холёсий… холёсий… клясавец. Флянцусь… флянцусь… зивой флянцусь! Ну дай Бог, дай Бог!
И крепко держа одной рукой портрет, другой она достала из кармана платок и утирала набегавшие слезы радости.