— Да, но это не так страшно, как кажется. В наши дни приюты стали совсем другими. Многие из них просто называются детскими домами, так оно и есть на самом деле. Сироты ничего не могут поделать с тем, что они одиноки в этом мире, так что милосердие просто необходимо.
Нони вытерла нос тыльной стороной ладони, пренебрегая всяческими правилами приличия.
— Должно быть, здорово быть сиротой! Не знать, кто ты или что случится дальше. Ты ведь можешь даже оказаться принцессой!
— О, Нони! — Харриет обняла малышку и увидела, что та не то плачет, не то смеется. Теперь высокомерная снисходительная девочка словно превратилась в ее двойника — еще одна витающая в облаках одинокая душа. Харриет припомнила, что Нони тоже берет из папиной библиотеки слишком много неподходящих книг, и возможно, не меньше, чем Харриет, строит фантазий, защищаясь от реальности.
— Думаю, мы все хотим того, чего не имеем. Когда я жила в приюте, я, бывало, представляла себя в замке с огромными комнатами, просторными землями вокруг, слугами и конечно же с принцем на белом коне. А ты, у которой все это есть с рождения, хотела бы быть сироткой!
— Разве тебе не нравится мечта, ставшая явью? Правда, папа не принц на белом коне, но ведь нельзя иметь все сразу… Мой идеал принца — дядя Рори. Почему ты не дождалась его?
— Думаю, потому что твой папа первым предложил мне руку, — ответила Харриет.
— Я рада, что он женился на тебе, а не на тете Саманте, — сказала Нони, и Харриет почувствовала, что снова ступила на зыбкую почву.
— Насколько я понимаю, твоя тетя овдовела совсем недавно, так что это вряд ли произошло бы. — Харриет понимала, что ответ ее прозвучал слишком натянуто, но, хотя детское чутье Нони и подсказывало ей, что между Самантой и отцом существовали, а может, до сих пор существуют какие-то взаимоотношения, девочка приняла это объяснение без споров.
— Только вот… Странное какое-то чувство возникает, когда они вместе, как будто они ненавидят друг друга, но дядя Рори говорит, что это частенько означает совершенно противоположное.
Харриет молча наблюдала восход луны. Дверь на террасу открылась, и раздался голос Даффа:
— Харриет! Ты где? Все еще на улице?
Они встали и пошли к дому. Узнав в маленькой фигурке свою дочь, Дафф очень удивился:
— Я не знал, что ты тоже здесь, Нони. Чем это вы тут занимались? Бросили гостей без внимания и поддержки, — рассеянно добавил он.
— Тетя Саманта уехала? — холодно поинтересовалась Нони и, когда папа ответил, что да, с нескрываемым облегчением выдохнула: — Хорошо! — и побежала в дом.
— Надеюсь, Саманта не обидела тебя своими легкомысленными замечаниями по поводу сирот, — сказал Дафф.
Харриет сняла пальто и бросила его на стул.
— Нет. Насколько я помню, она не давала никаких комментариев, только сказала, что это многое объясняет, в основном имея в виду твою свадьбу. Извини, что выдала правду, не подумав.
— Ради бога! Ты что, воображаешь себе, что я стыжусь твоего происхождения? — воскликнул Дафф. — Если такой вопрос и всплывет, то я буду первым, кто публично выразит свою признательность приютам!
— Хорошо сказано! — ответила Харриет, и он бросил на нее быстрый вопрошающий взгляд.
— Тебя что-то расстроило? Нони — она опять была несносна?
— Ничто меня не расстроило, а Нони очень мила. Мне кажется, она просто одинока.
— Я знаю это, все время чувствую за собой вину, но никак не могу до нее достучаться.
— Агнес говорит, что она помешана на тебе.
— Агнес, как и многие ей подобные, имеет свою точку зрения на то, какими должны быть любовь и уважение. Кажется, что ты, Харриет, тоже придаешь слишком большое значение сплетням слуг. Не пытайся вмешиваться в то, чего не понимаешь, — в очередной раз посоветовал Дафф, и Харриет подумала, что это смахивает на предупреждение не вмешиваться в его отношения не только с дочерью, но и с кем бы то ни было вообще.
Глава 8
Этот вечер стал для Харриет еще одной вехой на пути к взрослой жизни. Суета и приготовления, которые заполнили собой все последующие дни перед Рождеством, оставляли мало места для размышлений. Но Харриет понимала, что изменилась не только она сама, но отношения с окружающими. Теперь она воспринимала Саманту такой, какой та была на самом деле, — опасная привлекательная хищница; теперь она видела себя глазами Даффа — простодушный ребенок с романтической чепухой в голове.
Она не винила мужа за то, что он все еще желал того, что, как ему казалось, ушло из его жизни — ведь такова человеческая природа. Она даже не винила Саманту — той просто не хотелось быть отвергнутой. Харриет винила только себя — именно она приняла предложение, разбившее ей сердце и принесшее одни разочарования.