— Что? Что ты скажешь? — уже шепотом продолжила она. — Князь послал за доктором — он настоял… Но какая неловкость! Что теперь подумают в свете… Ты здесь и… Боже мой!
— Тетушка, — прошептала Саша, — я не хотела…
— Еще бы ты хотела! Благодарение Богу, что дядя твой поехал с нами. Бог даст, скандал удастся замять.
— Скандал?
— Да, милочка, скандал… А ты не понимаешь? Да что тебе объяснять?..
Обморок Саши привел всех в замешательство и отчаяние, но по разным причинам. Анна обрадовалась такому явному конфузу кузины и долго не могла поверить своему счастью. Дядюшка с тетушкой испугались, а Ельской… Первой его мыслью было, что, видимо, это его письмо произвело на девушку такое ужасное впечатление. Отчасти это было правдой. Только впечатление было вовсе не ужасным, а просто неожиданным. Вместе с тем, что Саша была к тому же еще и поймана с поличным, и письмо это произвело такой неожиданный и драматический эффект.
Сашу уложили на диван, вызвали доктора, на чем настоял Владимир Алексеевич. Сам он удалился из комнаты в кабинет, и увел с собой Викентия Дмитриевича, чтоб не стеснять дам. Саша пришла в себя, явился доктор и констатировал, что обморок сделался от духоты и тесного корсета. Приказал отправить больную домой и не волновать ее. А также велел нынче вечером никуда не выходить.
Владимир Алексеевич сдержанно распрощался с гостями. Всю дорогу Прасковья Антоновна на чем свет стоит ругала племянницу, а Саша вовсе не знала, что ей отвечать.
По приезде Сашу отправили в ее комнату вместе с горничной. К ней тут же прибежала Ксения, чтоб расспросить о произошедшем и не оставлять сестру одну. Девушка тут же рассказала сестре о случившемся с ней нынче происшествии.
— Да как же можно было? — удивлялась Ксения. — Конечно, не так это и странно, если подумать… Зная тебя, многого можно ожидать, но чтоб в обморок прилюдно падать!..
— Ты прочего не знаешь, сестрица, — возразила ей Саша. — Из-за чего все произошло. Я письмо прочла!
— Какое письмо?
Тут Саша поведала сестре о том письме князя, которое случайно прочла. О письме, в котором содержалось столь взволновавшее ее признание князя в любви.
— Впрочем, может, и не для меня это письмо было вовсе? Мало ли Александр на свете… Да и было оно просто брошено на пол.
— Не лукавь, сестрица, — усмехнулась Ксения. — Ты точно знаешь, что письмо было написано тебе.
— А почему он тогда был со мною так холоден при разговоре? — повысила голос Саша. — Не оттого ли, что я узнала его тайну? Тайну его увлечения женщиной, которую он скрывает от всех?
— А не оттого ли он был так холоден, что ты узнала его чувства к тебе? Не потому ли, что он просто смутился? Не потому, что искал в тебе одобрения, а встретил недоуменье и, быть может, даже неприязнь?
— Но во мне вовсе не было неприязни… Я просто немного испугалась…
— А он подумал, что если б ты была к нему расположена, то не смутилась бы так и уж вовсе бы не испугалась. Твой испуг для него свидетельство твоего равнодушия и, даже более того, твоего увлечения другим! — сказала Ксения.
— Каким еще другим?
— А вот таким! — Ксения отвернулась. — Дмитрием Ивановичем Багряницким! Или ты уж про него забыла?
— Перестань, Ксения!
— Не перестану! Всякие глупости мне слушать не хочется! Не расположена я нынче! А ты подумай, вот мой тебе совет…
— О чем?.. — Саша притихла, плечи у нее опустились.
Ксении стало жалко сестру:
— О своем спокойствии подумай. О том, чтобы вперед себя не выдавать. — Она взяла Сашу за руку. — Поспи сейчас, доктор велел тебе отдыхать…
Ксения уложила сестру и, как только убедилась, что та задремала, вышла из комнаты.
— Почему же это в меня никто не влюблен? Ну ровным счетом — никто… — шептала она себе под нос. — Так вот всегда…
10
…Вдруг он обратился к матушке: «Авдотья Ивановна, а сколько лет Петруше?»
— Да вот пошел семнадцатый годок, — отвечала матушка…
«Добро, — прервал батюшка, — пора его в службу…»
Однако есть у нас теперь необходимость отойти несколько в сторону от нашего повествования и рассказать подробнее о Дмитрии Ивановиче Багряницком — молодом человеке, появление которого так повлияло на судьбы наших героев. Итак, был он не то чтобы богат, да и не так, чтобы уж совсем беден. Род их был старинный, из наследников по мужской линии — Дмитрий Иванович остался один. Родители его были еще живы, а также было у него четыре сестры, три из которых уж давно замужем, а одна жила при родителях. Семья возлагала на Дмитрия Ивановича большие надежды. Породниться ему надо было с семьей богатой и такой же родовитой, как и у него.
Имение их составляли земли в Уфимском крае, что в Бугурусланском уезде, и деревня Багряное, близ самой реки Бугуруслан. Отец Дмитрия — Иван Михайлович Багряницкий — переселился на эти земли давно. Крестьян своих перевез из Симбирской губернии и обосновался на Бугуруслане накрепко. Места были богатые, хозяйство велось исправно, и уж много лет твердой своей рукою держал его Иван Михайлович.
Был он человеком сильным и властным. Никто и слова поперек сказать ему не смел. А уж если находил на Ивана Михайловича гнев, то тут хоть из дому беги. Бивал он под горячую руку и супругу свою, Марью Петровну, и дочерей. Только сынка своего не трогал — единственную надежду всего рода. Пережил Иван Михайлович разные времена, пережил и пугачевщину, позднее сумел восстановить имение и держал крестьян своей железной рукой, хотя они почитали его как доброго и справедливого помещика. И то сказать, хоть в гневе на него накатывало и бывал он страшен, но в мирные дни судил справедливо и о хозяйстве своем искреннее радение имел. Говаривал еще и так: сытый крестьянин при своей землице — помещику большая выгода. Оттого и меж своих крестьян, и меж окрестных башкир считался добрым и честным человеком.
Дмитрий Иванович, единственный сын его, был от рождения мягким — полная противоположность своему батюшке. Он был добр, но слаб. Воли своей не имел. В душе чувствовал порою одно, но выразить подчас того не смел. Не мог он и помыслить, чтоб выйти из-под родительской воли. Был он горячо любим матерью, отцом, сестрами, это и избаловало его. Душа его и воля были подавлены и смяты волею всей семьи, хотя он и сделался барчуком и увальнем.
При наступлении положенного срока, а именно как исполнилось Дмитрию Ивановичу шестнадцать лет, был он определен в Казань на службу. Оттуда в одна тысяча восьмисотом году молодой человек был призван на службу в Петербург, где служил усердно коллежским асессором. Именно в этот момент своей жизни и свел Багряницкий знакомство с семейством Сонцовых и их родней.
Всю зиму он бывал в доме Прасковьи Антоновны и не на шутку увлекся Сашей, даже не замечая, как влияет на жизнь остальных обитателей дома. Он не заметил, что князь Ельской почти совсем перестал бывать у Сонцовых и даже, как будто, вовсе пропал. Не заметил он и что Анна Викентьевна, Сашина кузина, сначала не могла найти себе места из-за исчезновения князя и его ухаживаний, а вскоре приняла благосклонное расположение к ней барона Палена.
Барон, неприятный и давно уже немолодой человек, без тени смущения появлялся у Сонцовых и стал почти что официальным женихом Анны. Предложения он еще не сделал (тут, надо сказать, Анна сама не давала Палену возможности высказать свои намерения. Она все ждала, что Ельской вернется, что он еще не потерян для нее окончательно), но был всегдашним спутником Анны и на балах, и на прогулках. Слух о его благосклонности быстро разнесся по всему Петербургу, и Анна даже представить себе не могла, насколько она сделала двусмысленным свое положение.
Дмитрий же Иванович ничего этого не знал. Его занимала только одна мысль — эта мысль об Александре Егоровне. По природе своей он был робок, не умел объясниться, но постоянное его присутствие, влюбленные взгляды и вздохи говорили сами за себя. Конечно, балы и светские приемы не располагали к откровенности, но решительный человек всегда нашел бы способ открыть свое сердце. Дмитрий Иванович решительным вовсе не был, и поэтому лето, которое подоспело так незаметно, стало его желанным союзником и наконец-то решило его судьбу.