— Теперь только осталось ждать согласия моих родителей, — бормотал он, обнимая Сашу. — Но, конечно, они согласятся…
Саша не придавала значения этим словам, принимая его объятия и поцелуи, упиваясь своим счастьем, и про себя уже знала, что все, о чем мечтала — свершилось, И так должно было быть. Разве ее счастье — тому не доказательство?
Когда они вышли из леса, а прошло, наверное, более часа с момента их объяснения, то тут же пошли в дом. Дмитрий Иванович, не медля, отправился разыскивать Лукерью Антоновну, а Саша прошла в гостиную. Там в одиночестве сидел князь Владимир Алексеевич.
Только Саша вошла, как он поднял на нее глаза, — ему все стало ясно. Она была так счастлива и так уверена в своем счастье, что не считала нужным это скрывать.
Ельской встал:
— Александра Егоровна. По вашему лицу видно, что вы счастливы, — начал он. — Полагаю, я могу первым поздравить вас?
Саша слегка смутилась и от этого только растерянно спросила:
— С чем?
— Разве вы так счастливы не оттого, что Дмитрий Иванович Багряницкий сделал вам предложение?
— Как вы догадались? — покраснела она.
— Простите, если я смутил вас, но, полагаю, если два любящих человека, чьи чувства сразу заметны, решили быть вместе, — невозмутимо продолжал князь, — то с этим надобно только поздравлять.
— Неужели мои чувства так заметны? — спросила Саша и серьезно посмотрела на Ельского.
— Я не знаю, как прочие, — тихо ответил он, — но я видел их всегда.
— Спасибо, — сказала Саша. — Спасибо за поздравления…
— Надеюсь, и от всей души желаю, чтоб вы были счастливы, — продолжил он. — Вам счастье в любви необходимо более, чем другим.
— Почему вы так говорите?
— Вы натура страстная, и разочарование в чувствах может повредить вам, — сказал Владимир Алексеевич. — От всей души желаю, чтоб этого не произошло.
— Вы не знаете меня… Я вовсе не такая… страстная… — ответила ему Саша.
— Может быть, это вы не знаете себя? — спросил он.
Саша растерялась. От неловкости ее спасло появление Дмитрия Ивановича, матушки и дяди с тетей. Родные бросились ее поздравлять, и разговор с князем и неловкость, вызванная его словами, скоро забылись.
12
Следующие дни прошли для Саши, как в тумане. Каждое утро она просыпалась счастливой, каждый вечер ложилась спать радостной, в ожидании чего-то нового, еще большего счастья. Каждый день приносил ей свидания с Дмитрием. Они гуляли вместе, он держал ее за руку и за столом всегда был рядом. Его взгляды, слова, мысли — все предназначалось только ей. Когда он украдкой робко целовал ее в беседке или в темной аллее, она таяла от счастья и смутно ждала уже чего-то большего.
Хотя об их помолвке решено было пока широко не объявлять, ибо Багряницкий сообщил, что ждет вестей из дома и благословения родителей. Викентий Дмитриевич одобрил столь похвальное отношение молодого человека к сыновнему долгу, но уж вся семья считала их женихом и невестой. Даже князь, который вдруг стал часто у них бывать в эти дни, казалось, начал радоваться их счастью. По крайней мере, он не был так хмур и холоден. Вероятно, он надеялся, наконец, избавиться от своей любви или, быть может, просто желал видеть ее радостное лицо, думая, что если не он, то другой сделает ее счастливой.
Только князя Владимира настораживали в некотором смысле нерешительность и ожидание родительской воли Багряницких. Конечно, Ельской думал, что это не станет препятствием в решительный момент, но как знать?.. И он не уезжал в столицу в смутном предчувствии какой-то неприятности.
Тем временем день свадьбы Анны и барона был уже назначен. Положено было им венчаться в Петербурге, в самом начале сентября. Уже четвертого числа они должны были стать мужем и женой. Конечно, это была довольно поспешное решение, но Анна не желала ждать.
Лиза как-то спросила ее:
— Отчего ты так торопишься? Не боишься ли передумать?
— Передумать? — усмехнувшись, отвечала ей сестра. — Нет. Я боюсь, как бы мне не остаться вдовой прежде свадьбы, ведь мой жених немолод.
Таким образом, в доме появились две будущие супружеские пары, готовые вступить в брак, но с разными переживаниями. Если Дмитрием и Сашей двигало радостное нетерпение, то Анной — гордыня, а бароном — желание на мгновение преодолеть пресыщенность его повседневной жизни.
Ксения вовсе не разговаривала с Анной, потому что та ее полностью игнорировала. И хотя Ксении интересно было бы послушать, что думает кузина о своем браке после всех, выслушанных ею от тетушки Прасковьи Антоновны опасений по поводу неразумного брака дочери, она даже не пыталась заговаривать с Анной. С сестрой же — Сашей — хотя и редко, но поговорить ей все же удавалось.
Саша, обычно такая откровенная, почти ничего не рассказывала Ксении, кроме того, что она влюблена и счастлива.
— Нет ли у тебя опасений? Не боишься ли ты перемены в своей судьбе? — спрашивала Сашу сестра.
— Опасений? Как можно, — отвечала ей Саша. — Когда любишь — нет никаких опасений. Об этом спрашивать смешно и нелепо.
Чувств своих Саша описать не могла, потому что сама с трудом разбиралась в них, но когда как-то раз Ксения ей заметила: «Жаль, что Багряницкий не носит титула… Вот если б он был князем, было бы лучше. Ты стала бы княгиней!» — Саша обиделась. И не на шутку. Ей показалось, что сестра обидела Дмитрия.
— Как ты можешь! Как можешь! — попеняла она сестре. — Наша кузина выходит замуж за барона, а ты посмотри на него. Куда это годится? Зачем ей этот титул? Я ничего не говорила раньше, но теперь скажу: это так неприятно, так мерзко! Это оскорбительно для нее, а Анна этого не видит…
После таких слов Ксения больше не делала никаких замечаний.
Через несколько дней, в самом конце июля, Дмитрий Иванович пришел к Сонцовым с вестью о том, что неожиданно приехали его родители. Он был несколько растерян и встревожен.
— Я никак не ожидал, что они прибудут сюда. Я ждал письма, — говорил он Сонцовым, Лукерье Антоновне и Саше.
— Что ж, это добрый знак, — ответила ему Прасковья Антоновна. — Они хотят познакомиться с вашей невестой — и это правильно. Мы будем рады принимать их в нашем доме, дорогой Дмитрий Иванович.
Дмитрий нерешительно улыбнулся. Он был явно смущен.
— Приехали только ваши батюшка и матушка? — спросила Лукерья Антоновна.
— Нет. Еще две моих сестры: Татьяна и Ольга.
— А сколько у вас всего сестер?
— Четыре, и все старше меня, — отвечал Дмитрий Иванович.
— Они все замужем? — спросила его Прасковья Антоновна.
— Кроме одной — Ольги.
— Стало быть, ваша сестра Татьяна Ивановна оставила семью ради того, чтобы увидеть вас?
— Да.
— А кто ее муж? — спросила Лукерья Антоновна.
— Помещик. Довольно богатый человек. Фамилия его Ерусланов, а зовут Степаном Порфирьевичем. Они живут с сестрой своим домом в Уфе.
— А дети?
— Детей у них двое.
— И она оставила свою семью ради этой поездки? Должно быть, сестра очень любит вас!
— Да, вероятно, — пробормотал Багряницкий.
— А Ольга? Вы сказали, она старше вас? — задала вопрос Прасковья Антоновна.
— Да, на два года.
— И не замужем?
— Нет. Отец очень любит ее. Да и мать тоже. Им, я знаю, очень приятно, что она не замужем и живет в родительском доме.
— Но, однако ж, родители не должны так поступать. Дочери надобно выйти замуж — такова жизнь! И родительский деспотизм тут неуместен! — воскликнула Прасковья Антоновна.
— Уверяю вас, что Ольга вовсе не страдает от «родительского деспотизма», — слабо улыбнулся Дмитрий Иванович. — Она вполне счастлива. Насколько мне известно, она никогда и не желала выйти замуж.