Анна грациозно прошлась перед кузинами, которые с искренним восхищением взирали на ее наряд, подобранный с таким умением и вкусом. Каждый ее шаг, каждый жест были прекрасны и искусно подчеркнуты нарядом.
Матушки, в темных шелковых платьях и шалях, уже были готовы. Голова Прасковьи Антоновны была к тому же еще украшена тюрбаном, расшитым шелком.
Наконец, дамы вышли к давно поджидавшему их Викентию Дмитриевичу и прошли к карете. Роскошный большой экипаж, запряженный четверкой лошадей, едва-едва вместил их всех.
Вот, наконец, и особняк Мятлевых. Робея и смущаясь, Лукерья Антоновна и ее дочери поднимались вслед за Сонцовыми, которые уверенно шествовали вверх по широкой лестнице и раскланивались с графской четой. Едва помня себя от волнения, провинциалки оказались в бальной зале и смешались с пестрой, яркой, шумной толпой, щебечущей на все лады. Тут же их начали знакомить, но лица, мелькавшие перед девушками, не задерживались в их памяти и чувствах.
И вот мгновение — и они уже небольшой группой стояли у стены, а Прасковья Антоновна продолжала рассказывать им что-то о гостях, то и дело указывая веером то на одного, то на другого. Анна любезно кивала знакомым, а Викентий Дмитриевич оставил их ради беседы с каким-то сановным чиновником со звездой…
Ксения, изрядно утомившись от тетушкиной болтовни, начала оглядываться по сторонам и вдруг дернула сестру за руку:
— Смотри, смотри! — шепнула она ей. — Интересно, кто этот человек?
Александра послушно повернула голову, куда указывала сестра.
— Кого ты имеешь в виду? — спросила она.
— Да вон того офицера, видишь? Ну того, который только что к дяде подошел! — ответила Ксения. — В мундире и серебряных эполетах… С крестом… Какой красавец!
— Да, теперь вижу…
— Интересно, кто это? Я бы с удовольствием танцевала с ним…
— Тише, а то еще услышат!
— Да пусть слышат, — сказал Ксения. — Ах, как он мил!..
— Перестань, нехорошо…
— Нет, ты признай, что он красив! Не может быть, чтобы ты не заметила этого.
— Да, хорошо, признаю… Но умоляю тебя, тише!
Тут Анна отделилась от сестер и подошла прямо к отцу. Она дружески поздоровалась с незнакомым офицером, который так привлек внимание Ксении.
— Какая счастливица, она знает его, — пробормотала Ксения.
— Что ж, быть может, его представят и нам в таком случае, — отвечала ей сестра.
— О чем вы шепчетесь, девочки? — громко спросила Прасковья Антоновна.
— О гостях, тетушка, — ответила ей Ксения.
— Что, вам кто-то уже приглянулся? — рассмеялась Прасковья Антоновна.
— Да! — Ксения никогда долго не тушевалась и теперь уже вполне оправилась от первого смущения.
— Я вижу, вы смотрите на того молодого человека, что беседует с Викентием Дмитриевичем и Анной?
— Вы, как всегда, правы, тетушка. Кто это? — спросила Ксения.
— Это князь Ельской. Он полковник, служит в гвардии…
— Гусар? — восхитилась Ксения.
— Нет.
— Как жаль!
— Ну отчего? Разве только гусары могут занимать твое внимание, дорогая племянница? И ты, Саша, того же мнения?
— Что вы, тетушка…
— Ну, полно, полно… В том нет еще беды, что вам нравятся гусары. Да вот он, кажется, и сам идет к нам.
И верно: Анна шла к матери, победно улыбаясь и опираясь на руку князя.
— Ах, неужели он все же объяснится?.. — тихо пробормотала себе под нос Прасковья Антоновна.
И тут же продолжала, но уже гораздо громче:
— Князь! Как мы рады видеть вас!
— И я, поверьте, рад не меньше, — улыбаясь, ответил Ельской.
— Позвольте вам представить, мои дорогие, нашего доброго знакомого! — обратилась Прасковья Антоновна к сестре и племянницам. — Князь Владимир Алексеевич Ельской.
Князь сделал общий поклон:
— Весьма рад.
— Сестра моя, Лукерья Антоновна Старицкая, — продолжала Прасковья Антоновна, — и мои племянницы: Александра Егоровна и Ксения Егоровна Старицкие.
Князь еще раз поклонился, но теперь уже каждой из девиц в отдельности:
— Надеюсь, ваше пребывание в Петербурге окажется приятным.
— Благодарим вас, — поклонилась Лукерья Антоновна.
Любезный светский кавалер и блестящий столичный лев повергнул в некоторое смущение бригадиршу, никогда прежде на балах не бывавшую даже в уезде, не говоря уже о столице. Но Ельской был любезен и обаятелен, и это составляло его всегдашнее свойство. Он сделал еще несколько вопросов Лукерье Антоновне и совершенно очаровал ее своею простотой. Затем, он поклонился Анне и протянул ей руку. Хозяева уже отошли от дверей, и это означало, что приезд гостей закончился, что явилось сигналом к началу бала. А между сестрами еще до бала было договорено, что полонез Анна отдаст Ельскому.
— Дело в том, что князь близкий наш друг, — сказала сестре и племянницам Прасковья Антоновна, — поэтому мы с ним так накоротке. Так что не удивляйтесь. Я, признаться, думаю, что князь увлечен Анной…
— Что же, он сделал ей предложение? — спросила Лукерья Антоновна.
— Нет. Я лишь предполагаю, что он увлечен. Что же до прочего… Не будем загадывать!
Анна ушла, мать развлекла разговорами сестру, а Александра и Ксения все еще скромно стояли рядом со старшими и чувствовали себя ужасно неловко. То им казалось, что на них слишком многие смотрят и они конфузились от этого, то, напротив, думали, что на них вовсе не обращают внимания, и это было обидно.
— Неужели никто не пригласит нас танцевать? — шепнула Ксения сестре. — Это будет просто ужасно! Провести свой первый бал у стены!
— Право, не знаю… Мне кажется, гораздо страшнее сейчас выйти на паркет. Я не уверена в том, что помню все фигуры танца, — ответила сестре Саша.
— Знаешь, — Ксения уже вполне оправилась от смущения, — все же лучше быть приглашенной. Жаль, что дядя не танцует. Я бы даже с ним лучше танцевала, чем вот так глупо стоять здесь рядом с тетей и матушкой… Посмотри на Анну. Она, кажется, вполне довольна…
— Уж не завидуешь ли ты?
— Завидую! И больше всего желаю теперь оказаться на ее месте! А ты? Разве не хочешь этого? Я бы, кажется, все отдала, только бы танцевать сейчас. И только с Владимиром Алексеевичем.
— А мне бы этого нисколько не хотелось! — Сама мысль о том, чтобы выставить себя напоказ Александре была страшна.
Между тем полонез, которым открывали бал, шел к завершению. Две шеренги, грациозно и гордо движущиеся вперед, остановились и пары поклонились друг другу.
Ельской подвел Анну к матери и ее спутницам и, извинившись, отошел.
— Ну, как? Как вам здесь показалось? — возбужденно проговорила Анна.
Ее глаза сверкали, и сама она, оживленная и веселая, была в этот момент изумительно хороша собой. Лицо девушки, обычно надменное и гордое, смягчилось, но тень привычного ей недовольства все же не покинула его.
— Что же, вас никто не пригласил? — усмехнувшись, спросила она и тут же сделалась прежней Анной, с которой они уже успели близко познакомиться.
— Нет, — резко ответила Ксения.
— Вот уж поистине несчастье! Разве представить вас кому?
— Не стоит, дорогая, — мягко ответила Саша.
— Неужели тебе довольно просто стоять в стороне и наблюдать? — спросила Анна.
— Да, — ответила ей Саша.
— А мне нет, — возразила Ксения. — Я просто мечтаю танцевать. Ну хоть один раз! Хоть один танец!
— Мне жаль, если твоя мечта так и не сбудется. Но… Все может случиться! — И, рассмеявшись, Анна подошла к матери.
— Вот бессовестная! Она еще издевается над нами! — возмутилась Ксения.
— Перестань, не говори так… Она вполне имеет на это право. Мы провинциальны и совсем неинтересны, и не можем рассчитывать на то внимание, к которому привыкла она, — сказала сестре Саша.
— Ах ты, смиренница… Ну нет, это совсем не по мне!
— Дорогая. — Анна незаметно подошла к кузинам и обратилась к Саше. — Ты умеешь танцевать котильон?
— Да, конечно.
— Ах, какая прелесть. — Она взяла кузину под руку и нарочно громко, чтобы и Ксения слышала, сказала: — Я хочу предложить тебе вот что… Скоро будет котильон. Давай загадаем на цветы: я — роза, ты — лилия. И предложим кавалерам выбрать.