Песнь до того понравилась заказчику, что от изумления он потерял голову, а портной в это время, срезав кусок, бросил под кровать.
— Спой еще! — попросил клиент, когда песнь была окончена.
— Если я спою еще, материала не хватит, — ответил портной.
Все рассмеялись и громче всех больной. Поняв, что, если он пробежит еще раз, сердце его не выдержит, он отказался от своего требования и не настаивал на нем.
9
После осмотра врача было решено отправиться на поклонение могиле Джамаспа. Подошли музыканты, каждый из нас приготовил по букету. Захватив с собой различные яства, несколько кувшинов вина и мешок зерна, мы двинулись. В память Жиндукт недалеко от могилы Джамаспа содержали несколько белых петухов. Паломники приносили им корм.
Могила представляла цветник. Являясь большой каменной плитой, напоминающей по форме сундук, она со всех сторон была испещрена рельефными рисунками, изображающими различные моменты из жизни Джамаспа.
Сверху на камне было высечено изображение петуха. Пред могилой горел огонь. Надсмотрщики днем и ночью поддерживали пламя, не давая ему угаснуть.
По приходе первым долгом мы накормили петухов. Затем, украсив могилу цветами, взялись за руки и, образовав кольцо, закружились вокруг нее и запели:
Прах Джамаспа мы почтили, Петухов зерном кормили. Понял наш порыв Тотем, Подняв голову, запел. Словно солнце озарило, О Джамаспе говорил, Вспомнив милую Жиндукт, Он запел ку–ку–ре–ку! Крепость древняя царицы Стон услышала девицы, «Это предков ведь очаг», — Громко нам петух кричал. Прах Джамаспа мы почтили, Петухов водой поили. И петух забил крылом, Солнце красное взошло. Солнцу светлому — хвала! Предку Джамаспу — хвала! Деве Жиндукт — привет! Смелым юношам — привет! Да цветет община наша, Загорится пламя ярче. Поклонимся мы огню, Ку–ку–ре-ку, ку–ку–ку.
После пляски, еще раз поклонившись могиле Джамаспа, мы отошли в сторону и, усевшись под тенью огромного орехового дерева, принялись пировать. Чаши наполнялись вином. Один из товарищей, поднявшись, внес предложение:
— У нас есть просьба к нашим учителям, — сказал он. — Нам хотелось бы услышать их мнение в отношении вина.
— Ха–ха–ха, — рассмеялся Эмильмердук, — if я б хотел услышать его.
Кебусей, взглянув на Хамбурабия, поднялся с места.
— Дети мои, — сказал он. — В нашей общине есть представители различных стран и племен. Никто из них при поселении здесь не был противником вина. Видно, на родине средь их племен оно было обычным напитком.
Никто не повествует о том, где и средь каких народов появилось оно впервые. Слово «вино» встречается в самых первых сказаниях. Думаю, что вино древне, как мир. Следовательно, оно необходимо человеку. Жажда радости и веселья — в природе человека. Но… здесь большое «но» — веселье и удовольствия должны занимать лишь небольшую часть жизни. Вечный праздник быстро наскучит.
Пиры во дворцах Хамадана нельзя назвать радостью и весельем. Они ничто иное, как упадок и распущенность. Веселье должно быть спутником труда.
Настоящая радость следует за трудом, и лишь такая радость полноценна, действенна как чувство. И с этой точки зрения вино — лучший друг, чудеснейшая возлюбленная. Да здравствует вино!
— Ку–ку–ре-ку! — закукарекали мы, поднеся чаши к устам.
Спустя немного времени поднялся Хамбурабий.
— Дети мои, — начал он. — Человек существо обладающее пытливым разумом и пятью внешними чувствами. И его трудоспособность имеет известные пределы. Он устает и не в состоянии переступить их.
Если он, избавившись от тяжести забот, найдет возможность погрузиться в глубокое раздумье, он не сумеет отгадать цель и тайну бытия. Природа знает слабость созданного ею человека. (Иначе, если б она не сотворила его слабым и беспомощным, он восстал бы против своего творца). Она снабдила его для достижения определенных целей определенными чувствами.
Чувство голода, жажды, чувство к женщине и ребенку… С духовным ростом человека увеличивается число его чувств. И влечение к вину появилось на арене в один из моментов духовного напряжения — роста. Вот почему вино для сильных и высоких духом людей есть потребность, для грубых и низких натур — яд. Да здравствует вино!
— Ку–ку–ре-ку! — крикнули мы, вновь осушив чаши. Очередь дошла до Эмильмердука.
Сперва он долго отнекивался, но потом начал.
— Дети мои, — проговорил он. — Я врач. Мое дело темно, как вечность. Несмотря на все мои знания и опыт, наблюдая организм больного, я всегда чувствую свое бессилие. И пред вином я нахожусь в таком же бессилии и неведении. (Вино ли нездорово, иль я?) Когда оно разлито по чашам, дивишься его неподвижности, при введении внутрь картина совершенно меняется: человек смеется, плачет, веселится, печалится, делается отважным, вино увеличивает желания, туманит мозг… В конце концов вино для меня загадка. Расскажу вам один случай.