Несмотря на точное (вплоть до «сундука») воспроизведение классического условного приема «найденной рукописи», особых оснований сомневаться в правдивости этого рассказа нет, тем более что восходящие к этому источнику сведения, используемые в тексте очерка, являются верными. Утраченная тетрадь, вероятно, была заполнена человеком, близким к Академии наук, о чем свидетельствует круг знакомств и осведомленность ее старого хозяина, отраженные в приложенном к стихам словаре «великих мужей». Эти материалы были использованы составителем невышедшей книги в биографической части вступительного очерка. Как и все, писавшие о Баркове, он не мог игнорировать «много устных анекдотов», однако наряду с ними чуть ли не впервые ссылался на документы времен учебы и службы поэта, привел текст постановления о его увольнении из Академии в 1766 г. (л. 9об.).
В этом же очерке содержался и пассаж о непристойных произведениях Баркова: «Вакханалические стихотворения Баркова преимущественно состоят из насмешек и пародий на сочинения Сумарокова и <…> Василия Кирилловича Тредьяковского. Все эти стихотворения до высшей степени циничны; несмотря на то, однако ж, местами в них видны проблески истинного таланта; большую известность из гих приобрела трагедия в 5 действиях «Милыя желанья, или Красна смерть на…». Здесь на сцену выводятся некоторые из членов человеческого тела, представляющие из себя, каждый, как бы отдельную личность… Чтоб дать понятие о размере, каким написана вся трагедия, приводим из нее следующие два стиха:
К молодым произведениям Баркова принадлежит следующее оригинальное, хотя и не лишенное опять-таки циничности — без нее он уже не мог обойтись: она была для него конек! — двустишие, посвященное какой-то кухарке Агафье:
Завершая очерк, неизвестный автор решительно высказался за необходимость издать в России непристойные произведения Баркова: «Заканчивая наш краткий очерк, так небогатый — сознаемся — подробностями жизни этого замечательного человека, мы считаем должным сказать, что нам кажется совершенно непонятным то предубеждение, какое у нас, в России, существует против вакханалических сочинений Баркова. — Отчего их не печатают?.. Кому оне могут — если бы были напечатаны— принести хоть какой-нибудь вред?.. Сочинения вакханалические Баркова могут только подействовать на человека, у которого вкус уже весьма и весьма развращен; а такой человек и без сочинений Баркова найдет себе всегда много пищи. Что же касается того, что в них часто встречаются названия неприличные, как их принято называть, то на это можно ответить: отчего же у нас считается приличным упоминать о голове, о ногах, о руках, а о других членах человеческого тела, не менее их благородных — не менее их служащих на пользу каждого человека, — считается неприличным?.. Пора бы бросить эти глупые предрассудки — пора бы расстаться со всем старым!.. Новое нас дожидается, старое просится на покой — и скоро ли мы не будем заставлять дожидаться одного, а другое не уволим?.. Или лучше — чем все вперед да вперед— повернуться назад и шашком, по пословице „тише едешь, дальше будешь“, доплестись по дедовской дорожке к до-петровскому времени?..
Если же для кого сочинения Баркова уж так невыносимы по своей непристойности, что он не может не только их читать, но далее и видеть, то — если бы оне были напечатаны — и не покупай их: вольному воля… а если, проходя мимо книжного магазина, случилось бы увидать их в выставке такому господину, то потрудитесь, М. Г., только голову в сторону отвернуть — труд, я полагаю, небольшой!..
А между тем сочинения вакханалические Баркова, переходя в рукописях из рук в руки, все более затериваются, и мы лишаемся, все более, фактов для оценки этого, опять повторяю, замечательного человека, который имел истинный талант, но погубил его, избрав ложную дорогу в жизни!.. Бог знает еще, что заставило Баркова сделаться горькой пьяницею и развратником — может быть, та же судьба, облеченная в какого-нибудь золоченого истукана, преследовала его, мучая по своей прихоти, — и попивал он, несчастная жертва людской глупости, шел в кобак и там за чашей зелена вина в объятиях падшей женщины, не менее, может быть, его несчастной, забывал свое горе… И вот ему, отуманенному винными парами, грезилась иная, славная, привольная жизнь… грезилось ему, что он властелин всего мира, все поклоняется пред ним… кругом его несметные богатства… а падшая женщина обращалась в первую красавицу— она ласкает его, и сколько неги, святости в ея ласках — и все ему завидуют… но просыпался — и та же опять невеселая действительность окружала его… вместо красавицы пред ним была отвратительная пародия на женщину, которую сами же люди довели до этого скотского состояния… Разочарование было огромное… И в это-то время, может быть, назло действительности-разочаровательницы, он брал перо и писал хвалебную оду всему его окружающему…»
110
Цитируется «Трагическая безделка» «Лестное желание, или Красна смерть, на хую умереть», примерно датируемая первой четвертью XIX в.; ее текст есть в сборнике ГПБ № XIV. 109.