В этой заметке, принадлежащей перу некоего Георгия Блюмина, любопытно совершенно механическое сочетание мифа о Баркове-При-апе и Баркове-бунтаре. «Революционером, разночинцем и простолюдином в стихах своих» называет его тот же Блюмин и совершенно уверенно причисляет к «великим поэтам», не без трогательного простодушия подтверждая этот тезис публикацией версификационно-беспомощной порнографической поэмы «Утехи императрицы», написанной, по-видимому, в XX веке.
Конечно, А. Вознесенский не столь наивен. Но и он рассказывает свою легенду, чтобы подчеркнуть современный «черный юмор» Баркова, сближающий обсценного поэта XVIII века с сегодняшним днем. И снова популярно-беллетристические истолкования находят свое отражение в научных трудах. В статье А. Илюшина в «Литературном обозрении» подчеркивается «великолепный алогизм»[19] барковской поэтики, заставляющий вспомнить Хармса и Введенского. Однако самый яркий пример, приведенный исследователем, почти наверняка представляет собой описку копииста, также как и отмеченный им в другом месте случай «виртуозного использования разноударной рифмы»[20]. В условиях постперестройки, после того как идеологическое давление режима ослабло, на первый план, даже несколько тесня диссидента, выходит Барков — новатор и эксцентрик, создатель особой смеховой поэтической культуры.
Развитие барковского мифа продолжается. Вообще говоря, подобное мифотворчество является неотъемлемым элементом всякой живой литературной репутации. Мифы рождаются вокруг имен всех писателей, чье творчество интересует потомков, и нет сомнения, что автор этих строк тоже вносит свой скромный вклад в строительство очередного барковского мифа.
Однако превратности репутации Баркова имеют свою специфику. Самый заинтересованный читатель не имеет возможности сверить версии, которые предлагают ему специалисты и любители, с собственными впечатлениями. Только издание «Девичьей игрушки» может перевести разговоры о Баркове из области умозрительных спекуляций в реальное пространство истории литературы. Именно в таком переносе и состоит задача настоящего издания.
«Вы не знаете стихов <…> Баркова <…> и собираетесь вступить в университет, — говорил Пушкин Павлу Вяземскому. — Это курьезно. Барков — это одно из знаменитейших лиц в русской литературе; стихотворения его в ближайшем будущем получат огромное значение <…> Для меня <…> нет сомнения, что первые книги, которые выйдут в России без цензуры, будет полное собрание стихотворений Баркова»[21].
В этих словах одновременно и признание литературного значения Баркова, и скептическая оценка русского общества, которое, чуть дай ему волю, бросится на клубничку. И все же в свободной русской печати «Девичью игрушку» издать надо. Издать спокойно, академически, с комментариями и без многоточий. Издать, чтобы избавить многих читателей от напрасных ожиданий и удовлетворить тех, кто интересуется историей литературы. Место, которое занимает Барков в этой истории, не так велико, как порой кажется тем, кто не знаком с его творчеством, но оно заслуживает того, чтобы быть указанным и обозначенным.
Андрей Зорин
Иван Барков: Биографический очерк
Реальная биография Ивана Баркова в той степени, в какой она может быть сейчас реконструирована, не способна дать многое для истории «Девичьей игрушки»: с биографией академического переводчика соотносимы вполне серьезные литературные работы, а непристойная поэзия проецируется на мифологический образ, подпитываемый апокрифическими анекдотами.
Общим местом практически у всех, писавших ранее о Баркове, было сетование на слабую документированность его реальной биографии и сожаление о том, что вместо достоверных фактов предание сохранило множество забавных, но фактографически сомнительных анекдотов. Неизвестный автор свидетельствовал в середине XIX в.: «Про Баркова ходит много устных анекдотов, отличающихся, впрочем, не меньшею деликатностью, чем и его сочинения…»[22] Сходная констатация — и в анонимной статье, предпосланной изданному в 1872 г. сборнику переводов Баркова: «Самые несообразные анегдоты рассказывают про него»[23]. Об известности Баркова, «главным образом по апокрифическим непристойным стихам и анекдотам», писали исследователи и в конце 1920-х гг., призывая сделать поэта «предметом, серьезного научного исследования»[24].
22
«Вакханалический певец Иван Семенович Барков». — ЦГАЛИ, ф. 74, оп., ед. хр. 1, л. 6; об этом источнике см. в статье «Рукописная и печатная история Баркова и барковианы» в наст. изд.
24
Гриц Т., Тренин В., Никитин М. Словесность и коммерция (Книжная лавка А.-Ф. Смирдина). М., Федерация [1929], с. 121.