Может быть, он еще долго ходил бы так, но однажды увидел Машу растерянной — она сидела над миноискателем.
— Что, не ладится? — спросил Белов, удивляясь, откуда появилась какая-то неуверенная нотка в собственном голосе.
— Не ладится, — сказала Маша. — Тяжело мне с ним работать. Таскаешь, спина от него болит, а в работе капризный.
— Давайте проверим вместе, — предложил Дмитрий, — я вечерком забегу.
И вечером они долго колдовали над прибором. Вместе разобрали, вместе собрали, настроили. Белов подкладывал под рамку миноискателя металлические предметы, какие оказывались под рукой, — то стакан снаряда, то карманный нож. Звук в наушниках менялся, и Белов объяснял, как по этому звуку определять размеры металлических предметов и даже их форму, чтобы, не раскопав еще землю, примерно узнать, что там — мина, снаряд или просто кусок старой жести.
Потом уже пошли неслужебные разговоры. Маша рассказывала Белову о своей доармейской жизни, о школе, о работе на заводе, о блокаде и, вспоминая что-то особенно дорогое ей или, напротив, тяжелое, мучительное, доверчиво брала сержанта за рукав гимнастерки.
Они ни от кого не таились, не скрывали радости, которую приносили недолгие встречи в перерыве между часами работы или тут, у шалашей, по вечерам. Девушки быстро заметили, как оживляются глаза их маленькой Маши, когда приходит этот большой и ладный сержант. Иногда над ними подшучивали. Языкастая Валя Родионова не могла упустить такого случая.
— Девочки! — кричала она при появлении сержанта, прикидываясь, что не видит Машу, стоящую рядом. — Девочки, ау, куда у нас Яковлева подевалась?! Ищите, девочки, надо помочь сержанту Белову, все глаза проглядел.
Или не выдерживала Вера Александрова. Конечно, она была сержантом, и это обязывало сохранять некоторую солидность, но очень уж она любила пошутить…
— А вы знаете, — начинала она вдруг, — сегодня же чепе случилось в обеденный перерыв. Неужели не заметили? — Вера загадочно глядела на подруг. — Еще какое чепе! Сержант Белов заблудился на минном поле и свое отделение потерял. Счастье, что на наше отделение наткнулся, а то бы пропал. Жалко, такой отличный сержант. Ну а уж как попал к нам, до того обрадовался, что и просидел весь перерыв около Маши Яковлевой, даже половину супа съел из ее котелка да ее же ложкой. Машенька голодная осталась, зато уж наговорились они, налюбезничались вдосталь.
Девушки смеялись, а Маша заливалась краской так, что слезы выступали на глазах.
— Да ну вас, девчонки, выдумаете тоже!..
Она вставала и уходила от них, расстроенная и смущенная. Но появлялся Белов, и она, сразу забывая о шутках подруг, вспыхивала уже от радости и спешила ему навстречу. А потом шутки прекратились. И если Валя Родионова начинала что-то говорить на их счет, то девушки ее быстро обрывали. Они видели — тут настоящее, большое чувство.
Как-то Белов и Маша сидели на бревнышке. Был вечер, комарье, вылетев из своих убежищ, набрасывалось на людей. Белов курил и размахивал веткой, прогоняя кровопийц. Маша болтала что-то и смеялась легким, счастливым смехом. Они редко говорили о будущем. Кончилась бы война, там все определится, а главное они знали твердо — после войны они будут вместе, если только доведется дожить. В такие минуты, когда они оказывались рядом, думать о плохом не хотелось: конечно, доживут, конечно, будут счастливы. Разве можно не быть счастливыми, когда кончится война и жизнь станет удивительной и необыкновенной, потому что это будет мирная жизнь?
В этот вечер Белов сказал Маше:
— После войны поедем ко мне в Москву. Там и учиться будем, нам ведь обоим учиться надо.
Лицо Маши стало задумчивым и тревожным.
— Главное, не потерять друг друга. Мало ли что может случиться…
— С тобой ничего не случится, я уверен… Я постоянно думаю о тебе. — Он взял ее руку в свою широкую ладонь.
— Нет, правда, Митя, серьезно. Дай мне адрес твоих родных и запиши, пожалуйста, где живет моя сестра Нина. Куда бы ни занесло тебя или меня, через них сможем разыскать друг друга.
— Хорошо, — сказал Белов. — Вот моя записная книжка, напиши сама Нинин адрес, а я запишу тебе адрес своих.
Это был не просто обмен адресами, это было обещание верности, это была их клятва.