Сергей Терентьевич Семенов
Девичья погибель
(Рассказ крестьянки)
I
Много на белом свете с людьми разных делов бывает -- и мудреных и простых. То, глядишь, с человеком случится такая беда, что не придумаешь, как выпутаться из нее, а потом, смотришь, пройдет, как ничего не бывало; а то приключится просто пустое что-нибудь, ан, глядь, -- погиб человек. Такие дела, чай, всякому известны. Видала и я в свою жизнь их.
Только больше всего одно мне помнится. И дело-то просто вышло, а сколько горя из-за него перетерпели! Сейчас вспомнить, и то сердце болит, а тогда-то и говорить нечего.
Случилось дело это, когда я еще в девках была. В ту пору на девок у нас урожай был: много их росло, да и девки-то все хорошие, но первой из всех считалась Настасья Большенина. Из семьи она была небольшой, а исправной; были у нее отец да мать, а больше никого.
Отец ее, дядя Василий, был мужик тверезый, работящий; мать, тетка Марина, тоже хлопотунья, оттого они хорошо и жили, всего у них вволю было. Настасью они баловали -- работой не мытарили, а наряжали ее лучше всех. За наряды да за красоту свою она первою и считалась. И характером хороша была Настасья; другие чуть что, сейчас и нос задерут, а она всегда одинакова была и со всеми просто себя держала. Из девок ни одной не было, чтобы кто ее не любил или говорил про нее худо; все ее любили и водились больше всех с ней; другой какой не скоро такое счастье и выпадет.
Вот с этой-то девкой история и случилась. Началась она вот как:
Пришли святки, а святки для девок, знамо, -- самое веселое время. Чего только не делают! И у нас они весело проходили. Откупали мы на святках избушку и собирались в ней каждый вечер, и мало ли что за это время у нас в ней делалось: и гаданье и гулянье, -- все шло; приходили ребята, мы с ними и в карты играли, и во "вьюны", и в "соседи". До самого крещенья у нас дым коромыслом стоял. Надеялись мы так проводить святки и в этот год; тоже откупили избушку и собрались в ней в первый же вечер. Собрались одни, ребят не позвали.
Сидели-сидели мы, -- скучно нам стало.
– - Давайте что-нибудь делать, -- говорим.
– - Что ж делать? -- говорит Настасья. -- Песни петь для первого вечера, кажется, нехорошо, в карты играть без ребят не стоит, да мне что-то грустно сегодня.
– - Давайте гадать, -- надоумила одна девка.
– - И то, давайте, -- и начали мы советоваться, как лучше погадать.
– - Вот как, -- сказала одна девка, -- давайте наставим на лавку горшков или кринок и положим в один кусочек хлеба, в другой луковицу, в третий кольцо чье-нибудь, в четвертый ножницы, а пятый так оставим; и вот завяжем кому-нибудь из нас глаза, и пусть девка эта отходит к двери, а оттуда идет на горшки, -- в какой горшок она попадет, такой и муж у нее будет. Если в первый, то домохозяин, во второй -- горький пьяница, в третий -- щеголь и богатей, в четвертый -- мастеровой, а в пятый -- пустодом.
Нам всем очень это понравилось, и принялись мы уставлять горшки. Уставили и стали выбирать, кому идти первой.
Первой выбрали Настасью. "Пусть, -- говорим, -- она погадает: может, скорей и грусть-то пройдет".
Настасья не отказалась. Завязали мы ей глаза, отвели на другой конец избы и пустили на горшки.
Подошла Настасья к горшкам, сунула руку наугад и попала в тот горшок, где кольцо лежало.
Увидали мы это, закричали:
– - Ай, ай! За богатого попадешь да за форсуна, вот счастье-то!..
Улыбнулась Настасья и говорит:
– - А ну-ка, другой раз!
Завязали мы ей глаза, переставили горшки и пустили другой раз. Опять Настасья попала в тот же горшок. Мы все диву дались.
– - Это что ж, -- говорим, -- в другой раз!.. Батюшки мои!..
Раззадорилась Настасья, развеселилась.
– - Давайте, -- говорит, -- в третий раз.
Пустили мы ее в третий раз; подошла Настасья опять к горшкам, сунула руку -- и опять в тот же горшок. Мы так и ахнули.
– - Голубушки! Вот диво-то! Три раза, и все одно.
Другие говорят:
– - Знамо, не зря. Быть тебе, Настасья, нонче замужем за справным да за богатеем.
Сорвала Настасья платок с глаз.
– - Посмотрим, -- говорит.
И видно, что ей по сердцу было, что нагадала она: вся она раскраснелась, грусти как не бывало, веселая такая сделалась.
Стали другие гадать, но никому не удалось так, как Настасье, -- всем разное выходило. Перегадали все мы, надоело уж. Подошли к Настасье и говорим:
– - Какая ты счастливая, ишь как тебе задалось!
– - Ну, -- говорит Настасья, -- это, може, так случилось. Неужели вправду сбудется все, что нагадала?
– - Сбудется ли, нет ли, а дивное дело, -- никому так не подошло.
Задумалась девка, отошла к стороне и весь вечер молчала. Поиграли мы еще кое-как в тот вечер и разошлись по домам.
II
С другого дня веселье у нас пошло настоящее. Только смерклось, как забрались мы в избушку и опять гадать стали, песни петь. Ребят наших еще не было в избушке. У нас под боком была деревушка Маликово; в этой деревушке девок почти никого не было, а ребят -- много; а у нас ребят мало было. Вот маликовские и приходили по праздникам гулять к нам; и так мы к ним привыкли: бывало, как не придут они к нам, то словно и скучно станет. Вот, чтобы повеселее святки-то начались, мы и послали своих ребят за маликовскими. И долго они что-то не приходили. Нам уже надоело одним. Мы и в окна стали глядеть, и на улицу выскакивать -- не идут ли? А их нет и нет… Зазевали мы, головы опустили… Вдруг, слышим, застучали в сенях. Отворилась дверь, и входят наши ребята. Мы было бросились к ним. хотели обругать их, что долго не приходили, -- глядь, а ребята-то не одни наши и маликовские, а пришел с ними еще какой-то молодец, какого мы и не видали никогда: справный, словно не из мужиков, в суконном тулупе, шапке барашковой. Как увидали мы его, отскочили назад да и плюхнулись всякая на свое место.
Стали ребята раздеваться, скинул тулуп и незнакомый молодец. Глядим, -- под тулупом у него кожаная курточка; достал он из кармана беленький платочек, утерся им, весело таково поглядел на нас и говорит:
– - Здравствуйте, красные девушки!
Мы так опешили, что на его слова и сказать не знаем что. Поклонились ему молчком да и сидим, не зная что делать.
Долго мы так сидели. Ребята с нами разговаривают, а мы и слово-то молвить боимся. Насилу-то осмелились, и когда один парень запел песню, ребята ему подтянули, подхватили и мы. Мало-помалу стало посмелее нам, пошли мы со "вьюном".
В этой игре всех смелее Настасья была. Она бойко таково обходилась со всеми, не боялась и этого форсуна-гостя, выбирала его к себе в пару, садилась рядом с ним. Он тоже больше всех с ней занимался, а один раз, как сидел с нею рядом, что-то шепнул ей такое, отчего она как маков цвет покраснела вся, а глаза так и загорелись… В этот вечер веселились мы до петухов. Только после петухов стали ребята ко дворам собираться.
На прощанье незнакомый молодец сказал:
– - Ну, милые кралечки, очень рад знакомству вашему. Позвольте мне другой раз прийти.
– - Мы, -- говорим, -- это никому не запрещаем.
Он сделал со всякой девкой рукотрясенье и ушел с маликовскими ребятами.
Только он ушел, мы сейчас обступили своих ребят и начали пытать:
– - Ребята, чей это? Где вы его взяли?
– - А что, -- говорят ребята, -- хорош парень?
– - На что лучше! Чей он?
– - А он, -- говорят ребята, -- из Безгрошева; там новый управляющий теперь, -- так это его сынок. Зовут его Николай Васильич. Приехал-то было он к ребятам в Маликово, а как стали маликовские к нам собираться, и он увязался. Довольны вы им?
– - Довольны, -- говорим.
– - Так смотрите, хорошенько обходитесь, а то он и ходить не будет.
Стали мы собираться ко дворам, вышли из избушки, но долго не расходились. Дольше петухов на улице стояли и все судили да рядили про нового молодца.
III
На другой день чуть не с утра мы опять на улицу вышли, слонялись, шутили, играли и не заметили, как день прошел, -- пришла пора в избушку идти.
Разошлись мы по домам, принарядились и пошли в избушку. Не успели мы придумать, какую игру сперва начинать, как -- бац! -- опять маликовские ребята идут, и с ними Николай Васильич этот. На этот раз он пришел с гармонией-тальянкой. Поздоровались ребята, разделись.