В фильмах же что самое крутое? Они могут сообщать кое-что о той стороне вещей, о которой слова умалчивают. Но фильм не расскажет историю целиком, поскольку в мире так много догадок и предположений, что они сами складываются в тайну, а всякая тайна означает, что существует пазл, который нужно сложить. Вдруг начинаешь думать, будто ты уцепился за найденный смысл. И в жизни есть масса путей, где разбросаны маленькие подсказки к разгадке тайны. Мы получаем мелкие подтверждения — не слишком значительные, — но благодаря этим мелочам продолжаем действовать.
Знать, что тайна рядом, — это огромное потрясение. В действительности происходит гораздо больше, чем заметно глазу, и это бередит нервы. Скажем так: видишь одно, а принимаешь это за другое — видишь ночью в окно человека с чем-то там в руке. Может, ты видел именно то, о чем подумал, и образ в точности соответствует происходящему. Но чаще всего нет: если спуститься посмотреть, что там такое, выяснится, что действительность уступает плодам твоего воображения. Так что я думаю, фрагменты вещей довольно интересны. Можешь додумывать остальное. И тогда ты становишься соучастником. Мы знаем, что случается всякое. Не в каждом доме, но в некоторых. Такие вещи порой происходят, мы едва представить себе можем. А они где-то с кем-то происходят. Потому-то столько всех этих ток-шоу на ТВ. Люди собираются и рассказывают о такого рода вещах. Происходит что-то вроде дезинфекции. Ну вроде как ты всегда был в курсе, а теперь они называют все своими именами и демонстрируют. Но из-за этого изрядная доля тайны испаряется.
Но ведь это почти уже превратилось в новую банальность. Все кому не лень вспоминают, как их обижали в детстве. Так ведь, почти все?
Да уж, но теперь считается, что пациенту самому нужно думать, будто дело зашло гораздо дальше. Хотя никуда дальше оно не заходило. Это так или иначе выскакивает наружу и разрушает семьи. И никто не верит, что ничего не было, потому что сейчас так принято: люди верят в худшее.
Не тянет ли в такой ситуации режиссера или актера изображать зло совершенно невообразимым или экстремальным, вроде Фрэнка Бута в «Синем бархате»?
Я думаю, это толкает тебя двигаться дальше за пределы. Или вглубь. Или ты находишь другой ракурс.
Учитывая, что вы начали заниматься живописью еще в детском возрасте и до сих пор продолжаете, считаете ли вы эту область деятельности для себя приоритетной, от которой отталкивается все остальное?
Считаю. В живописи заключены вещи, которые справедливы вообще для всей жизни. Вот что такое живопись. Музыка тоже из этого разряда. Существуют вещи, которые словами не выскажешь. И живопись как раз о них. И кино для меня тоже большей частью о них. Есть слова, и есть истории, но то, о чем можно рассказать фильмом, не расскажешь словами. Только прекрасным языком кино. И для этого нужно использовать время и сопоставление и все правила, существующие в живописи. Живопись — это одна из тех вещей, которая пронизывает все остальное.
Вам не кажется, что о живописи вы знаете больше, чем о кино?
Да я не особо осведомлен ни в том ни в другом на самом-то деле. Существует что-то вроде понимания, и наряду с ним существует еще интеллектуальное знание. Я не из тех, кто может выступить перед аудиторией с объяснениями, как это делается. Для меня это не работает таким вот образом. Когда сидишь напротив недописанной картины, она начинает разговаривать с тобой, а ты реагируешь и действуешь. Чисто интуитивно. И вещи раскрываются. То же самое со сценой из фильма: она есть в сценарии, но когда она маячит перед тобой, то обволакивает. Когда линия не работает, ты ее выравниваешь — видя, что она должна выглядеть таким вот образом. Ты видишь, что свет должен быть направлен под определенным углом и ритм должен быть определенный. Они взаимодействуют с тобой. К сожалению, только когда все элементы собраны вместе, они по-настоящему говорят с тобой. Так что ты должен вытягиваться в струну. Ты должен быть начеку. Ты должен пребывать в том мире.
Вот почему «Голова-ластик» для меня так хорош — у меня была возможность погрузиться в тот мир и жить в нем. Там и не было никакого другого мира. Я иногда слышу песни, про которые говорят, что они были очень популярны в то время, а я совсем не в курсе, я просто был там. Это самая прекрасная вещь на свете — потеряться в каком-то мире. А теперь из-за денег и этого вечного подхлестывания происходит натуральная катастрофа. Снимающих кино торопят. Многие картины лишь скользят по касательной. В них нельзя зарыться поглубже, потому что, когда несешься на водных лыжах со скоростью пятьдесят миль в час, ты просто не в состоянии проникнуть дальше поверхности. Но если лодка останавливается или хотя бы замедляет ход, ты падаешь глубоко под воду. А именно там и находятся все самые хорошие идеи.