Мой домовладелец, Эдмунд Хорн, тоже собирал дерево. Он был странный парень. Концертный пианист. Ездил на гастроли с Гершвином. Музицировать он начал в трехлетнем возрасте — вундеркинд, — а в тридцатых приехал в Калифорнию и начал скупать недвижимость, потому что надо же было куда-то девать деньги. Так он превратился в необычайно эксцентричного миллионера, ходил везде пешком и одевался как растрепа. Бродяга в «Голове-ластик» носит один из свитеров Эдмунда, такой драный, что места живого нет. Вдобавок он брил подмышки с дождевой водой! И смотрел ночью цветной телевизор на кухне при свете сорокаваттной лампочки. Больше света в доме не было. Он был настоящий скупердяй и собирал куски всякой древесины по помойкам, так что спустя годы у него образовалось изрядное количество действительно хороших досок — просто штабеля. И я уговорил его отдать часть мне для моих сараев.
А потом мне нужно было разносить почту в двух районах, и там, скажем, по средам и четвергам, выкидывали мусор, в том числе кучу хороших досок. А для меня кусок дерева был все равно что кусок золота, такие они были дорогие. У меня был на крыше багажник четыре на восемь футов и с собой полно веревок, так что я мог просто привязать доски и втопить. Вообще не любил останавливаться, потому что пытался уложиться меньше чем за час, но эти доски были на вес золота. Я такую массу всего мог из них построить. Теперь-то уже столько времени прошло, все мои сараи, дом Эдмунда и мое крошечное бунгало на заднем дворе давно снесли, и там теперь пустырь.
«Голова-ластик» была совершенно особенным опытом — долгие съемки, маленькая команда. Но следом встал вопрос — что дальше?
Да нет, это было легко, знаете. Следующим должен был стать «Ронни-ракета»! Я ушел из Центра, а «Голова-ластик» попала в прокат, но не припомню, чтобы я получил с этого хотя бы доллар. И я как бы забыл даже, как долго это продолжалось, пока не позвонил Стюарт Корнфелд. Но я буквально забегал на радостях по кругу, повторяя его имя: «Стюарт Корнфелд. Стюарт Корнфелд. Стюарт Корнфелд». Меня это ободряло. Оглядываясь назад, я понимаю почему.
А как вы в конечном счете договорились о чем-то?
Мы поужинали со Стюартом, потому что он просто хотел меня видеть. Он работал на Мела Брукса, и ему понравился «Ронни-ракета», так что он пытался помочь мне запустить этот проект. Но не вышло. Тогда я позвонил ему и сказал: «Стюарт, я наконец сам понял, что с «Ронни» ничего не выйдет. Если у тебя на примете есть сценарий, который я мог бы поставить, не мог бы ты мне помочь?» А он ответил: «Я кое-что подберу и покажу тебе за ужином». Мы отправились в то же самое место: ресторан «Нибблерз» на Уилшир. Сели за стол, и наконец наступил момент, когда я сказал: «Ну давай, Стюарт, выкладывай». А он ответил: «Вот, у меня есть четыре сценария. Первый называется “Человек-слон”». В голове у меня словно лампочка зажглась, и я сказал: «Беру!»
Даже не зная, о чем сценарий?
Да, только по названию. Я ничего не знал, а теперь узнал всё. За секунду. А он продолжил объяснять мне, что это за сценарий, и рассказал, что один парень — Джонатан Сэнгер — выкупил его у этих двух людей, которые его сочинили, и теперь они ищут режиссера. Ну а потом наша команда: я, двое авторов, Джонатан и Стюарт — отправилась на шесть разных студий и везде получила отказ. И мало того, что нам отказывали, так там еще на каждом углу попадались другие сценарии про Человека-слона. Вдруг случилось так, что, казалось, шагу нельзя было ступить, не наткнувшись на Человека-слона.
Тогда Стюарт этот сценарий, написанный Крисом де Вором и Эриком Бергреном, отдал Энн Бэнкрофт. Она прочитала его, он ей понравился, и она передала его Мелу Бруксу. Мел тоже прочитал и загорелся. Так что точкой отсчета можно считать момент, когда Мел решил снимать «Человека-слона» в качестве первого фильма своей новой компании «Брукс-филмз». Вторым решающим моментом было, когда он сказал: «Джонатана я знаю, Криса и Эрика тоже, Стюарт, ты тоже в теме, но кто такой этот Дэвид Линч?»
Тогда они сказали ему про «Голову-ластик». Мел слышал о фильме, потому что его название значилось на той афише. Но самого фильма не видел. Тогда они решили организовать для него просмотр, а это была просто катастрофа. Мои шансы снимать этот проект после того, как Мел увидит «Голову-ластик», были... Их просто не было. Но все равно Джонатан сказал: «Мел хочет посмотреть “Голову-ластик”». Всё хуже и хуже. Важность этого просмотра была такой, что от него просто все зависело. И я снова сбежал, не смог при этом присутствовать, — ничего не видел и не чувствовал. Я просто болтался там, рядом с кинотеатром. Ничего не помню, кроме открывшейся двери. Вышел Джонатан. И он не выглядел расстроенным. Выражение лица у него было как у этих присяжных на процессе О. Джей Симпсона. То есть непроницаемое. А потом дверь стремительно распахнулась, и Мел кинулся ко мне с распростертыми объятиями — практически бегом! Обнял меня и сказал: «Ну ты абсолютный псих, я тебя обожаю! Считай, договорились».