— Что с тобой случилось? — спросила я. Это был тот самый вопрос, который я уже задавала себе мысленно не раз. Но мне нужно было знать.
Он с хрустом повернул шею и вывел внедорожник на шоссе, ведущее на окраину города.
— Многое.
— Скажи мне, — попросила я, наклонившись вперед между сиденьями, стараясь подобраться как можно ближе к нему. — Скажи мне, почему ты никогда не искал меня?
— Сейчас это важно, что ли?
— Да! — выкрикнула я. Мне хотелось прорваться сквозь холод в его голосе, разрушить высокую стену, которую он возвел вокруг себя. — Это чертовски важно!
Он вздохнул, и этот звук был похож на тяжелое одеяло, натянутое на лицо мертвеца.
— В ту ночь, — начал он. У него перехватило горло. Он сглотнул и начал снова: — В ту ночь, когда мы с тобой... — он посмотрел на меня, и я снова увидела мальчика. Того, который подарил мне крылья. — Так вот, после того, как я ушел от тебя, я вернулся в дом моего приемного отца. Он сильно избил Питера.
— Твоего брата, да?
— Да, — ответил он, покрепче сжав руль. — Побил так сильно, что тот потом неделю пролежал в больнице.
Я рискнула и положила руку на его крепкое плечо:
— Мне очень жаль. А я даже не знала.
Мужчина сзади снова застонал. Мы его проигнорировали.
— Но я не поэтому не пришел к тебе...
— А почему тогда? Что случилось?
— Когда я добрался до дома, то сам избил старика почти до смерти голыми руками.
— Ох, — выдохнула я. У меня не было другого ответа, просто потому, что я могла представить Дэвида делающим именно то, что он описал. Он отомстил бы за себя, за своего брата, и я знала, что он сделал бы это и для меня.
— Избил его так сильно, что ему пришлось всю оставшуюся жизнь есть через соломинку и жить в доме престарелых с постоянным уходом.
Мы мчались по шоссе, наплевав на знаки «ограничение скорости». Они, казалось, были не для Дэвида.
— А когда меня арестовали, у меня не было никаких угрызений совести. Государство не заботилось обо мне, беспризорнике и малолетнем бандите, который рос, переходя от одних плохих опекунов к другим.
Он пожал плечами.
— Вот я и попался. Посадили.
Я сжала его плечо, после его объяснений, все встало на свои места, и сказала:
— Вот почему ты так и не пришел. Ты не мог, ты был...
— В изоляторе под следствием. Под залог не выпустили. Потом суд, тюрьма. Я только несколько дней назад освободился.
Я переваривала информацию. Все это время я ненавидела его и тосковала по нему. Но наконец-то выяснилась причина, по которой он так и не пришел. Одна, настолько веская, что объясняла всё. Это был бальзам на сердце, старая рана наконец-то могла затянуться сама собой.
— Я попросил Питера найти тебя, как только он вышел из больницы, но ты и твой старик исчезли без следа, — проговорил он, покачав головой. — Не то чтобы это имело значение. Я не хотел, чтобы ты видела меня в тюрьме — в робе оранжевого цвета, в кандалах. Я просто хотел, чтобы ты знала, что я не могу вернуться, не могу делать с тобой то, что хочу. Я не мог... — он снова судорожно сглотнул. — Посмотреть мир вместе с собой.
Мои глаза наполнились слезами, когда я подумала о нём, представила его в камере. Всё, что он делал, поступал так, как на его месте поступил бы любой брат.
— Мне очень жаль, — проговорила я и вытерла мокрые щёки.
— Проехали. Так вышло, — хрипло сказал он.
— Извини, я думала, ты меня бросил. Когда Бланко забрал меня.
— Забрал тебя? — переспросил он, сворачивая на дорогу в Глэдвин.
— Да, — ответила я и прислонилась лбом к спинке подголовника. — Мой отец продал меня ему. Бланко был тем человеком в черной машине, который наблюдал за мной.
— Он был там в ту ночь?
Я зажмурилась и вспомнила хриплый голос отца, то, что он говорил, как он отдал меня за свои тридцать сребреников.
— Да. У меня дома, ждал меня. Мне почти удалось сбежать. Я пыталась сбежать от них. Но Хорхе поймал меня. С тех пор я принадлежу Бланко.
— Вот почему ты не отвечала на звонки, — сказал он. Его голос стал еще более мрачным.
— Я не могла ни с кем связаться. Они держали меня взаперти в… — я не хотела говорить о подвале, о том, что они делали со мной там, чтобы заставить меня подчиниться. — Запертой, — поправила я. — Мне некуда было идти, не к кому обратиться, никто не мог мне помочь.
— Он сделал тебе больно? — спросил он. Лед в его голосе мог бы заморозить летний день.
— Я не хочу об этом говорить. Это уже не важно. Теперь ты здесь.
— Для меня это важно.
Я сильнее прижалась лбом к подголовнику и ответила:
— Он сломал меня. Это заняло много времени, но, в конце концов, я сломалась.
Мои собственные крики эхом вернулись ко мне из прошлого. То, как я умоляла. То, как я искала помощи и просила пощады, но не получила их.
— Сломаться — только так можно было остановить всё это. И как только я позволила этому случиться, сдалась, он позволил мне плыть по жизни, не участвуя в этом по-настоящему. Это то, что он хотел, бессловесная маленькая тень, которую он мог бы представлять своим гостям и в конечном итоге отдать замуж с выгодой для себя.
— Я видел, как он заставляет тебя одеваться, — сквозь зубы процедил он. — Так же, как он хотел, чтобы ты называла его папочкой.
От стыда мои щёки вспыхнули, румянец опалил кожу.
— Он никогда не прикасался ко мне... — я прикусила губу. — Нет, не в этом смысле. Он причинял мне боль, если я выходила за рамки дозволенного, если я одевалась не так, как он хотел, если я вообще пыталась проявить твердость, показать свой характер.
Дэвид не ответил, но все в нём напряглось, как будто он мог чувствовать мои воспоминания о пережитом ужасе вместе со мной.
Я стряхнула с себя холодок от воспоминаний о подвале Бланко и встретила взгляд Дэвида в зеркале.
— Я бы пришла повидаться с тобой в следственном изоляторе, в тюрьме — где бы ты ни был, я бы пришла, — я опустил глаза. — Если бы могла.
— Я знаю.
Придерживая руль левой, он протянул правую руку к моей. Его теплая ладонь накрыла мою, его прикосновение было именно тем, что мне нужно, чтобы ослабить накопившееся во мне напряжение и страх. Я начала подозревать, что он был тем, кто был необходим мне всё это время, катализатором, который спасет меня от плена Бланко раз и навсегда.
Он въехал в охраняемые ворота в фешенебельном районе Глэдвин. Вооруженный охранник кивнул нам.
— Чей это дом?
— Семьи Генуя.
— Ты ведь работаешь на них, верно?
Он кивнул и остановился перед особняком с блестящими окнами и величественным кирпичным фасадом.
— Ещё один день ты будешь в безопасности, — сказал он, повернувшись, и взглядом твердым, как кремень, уставился мимо меня в сторону багажника. — А он нет.