Не так просто на пустом месте пристав первой части города Вятки к Семенищевой заглянул. Чуть ли не накануне обратился к нему с заявлением крестьянин Орловского уезда Даниил Егоров Слаутин. Сообщил, что двое суток он пьянствовал в пивной лавке Семенищевой с девицами, занимающимися развратом, и в результате этого утерял серебряные часы за десять рублей и двадцать пять рублей деньгами. Не иначе как опоили его, а потом ограбили.
На основании выявленного непотребства господин полицмейстер ходатайствовал губернатору о закрытии сих пивных заведений. Что и было Петром Константиновичем с удовольствием удовлетворено.
Та же участь в скором времени постигла пивные лавки товарищества Жигулевского пивоваренного завода А. Вакано по Никитской улице в доме Цепелева и по той же улице в доме Лаптева. Тайные притоны разврата в питейных заведениях были на какое-то время ликвидированы.
Господин полицмейстер прекрасно понимал, что это не на долго. Закрыли одни — появятся другие. С этой заразой надо системно бороться, предупреждать её возникновение.
Тут он опять про Ваньку Воробьева вспомнил. Хороший полицмейстер все неформальные группы на своей земле знает. Кто чем дышит и занимается. Кто ему проблемы создает, а кто и по краешку закона ходит. Чуть шажок не туда ступил — уже в правонарушителях. Вот и Ванька этот со своей командой такой был. Для ведения казенных дел по службе полицмейстер не только свои силы и ресурсы использовал, умел и при необходимости и чужие привлечь. Одних бандитов с другими стравливал дергая за веревочки и нажимая на тайные кнопочки, информацией от вольных и примученных осведомителей постоянно пользовался, разделял и властвовал…
Вот бы как Ваньке Воробьеву мысль скормить, что тайные притоны разврата у его клиентуру отбирают, конкурируют с ним за посетителей его девок. Он со своими Федором и Ахмедкой в городе быстро порядок в этом деле наведет, пусть и не совсем законными методами, а мы как бы этого и не замечать будем. Нам польза и Ванька не в накладе. Всё хорошо может получиться, если это правильно сделать.
Понравилась господину полицмейстеру его придумка. Тем более, человечек, что Ваньку мог на это надоумить, у него имелся.
Дела казенные на сегодня у господина полицмейстера были закончены, можно отдохнуть. Покупку вчерашнюю опробовать. Патефон за сорок рублей им был приобретен, но пока даже и не распакован.
Оберточная бумага с патефона была снята, пластинка заняла своё место. Вот сейчас и насладимся…
Полицмейстер от удовольствия даже головой в стороны чуть-чуть покачал.
Подпевать немного фальшивя тихонько полицмейстер начал, так ему исполнение понравилось.
Жаль Иван Афанасьевич романс этот сейчас не слышит. Большой он до них охотник.
Звуковоспроизводящий аппарат фирмы «Патэ», работой которого сейчас наслаждался господин полицмейстер, имел одну весьма интересную особенность — воспроизведение записи на нем шло не от края пластинки к центру, а от центра к её краю.
Сама пластинка была из шеллака. Чтобы господин полицмейстер записанным на ней романсом смог насладиться четыре тысячи лаковых червецов — маленьких жучков из Индии свои скорлупки вместе с жизнями отдали. Господин полицмейстер об этом не знал, а поэтому жучков этих ему было не жалко…
Глава 45. Раздумья Марии
Вотяки Вятской губернии.
Некогда было сейчас Ваньке тайными притонами разврата при вятских пивных заниматься. Более важное теперь дело почти всё его время занимало. Мария болела. Операцию её в Санкт-Петербурге всё почему-то откладывали…
Ванька уже три раза в столицу съездил. Не одному профессору Марию показал. Кто говорил одно, другой — другое. Про операцию тоже разное все думали. Кто-то рекомендовал не спешить, другие, что промедление смерти подобно.
Однако, пока — с чем приехали, то и было. Лучше здоровье Марии не становилось, только денег Воробьевы уже прорву извели. Железный сундучок Ивана давно уже дно своё показал, ни одной монетки и государственного кредитного билета в нем не осталось. Всё, что с Больше-Хлыновской сестры Ивану приносили сразу же в карманы столичных медицинских светил перекочевывало. Туда же и деньги с «Парижа» вкладывались. Вроде и не велик карман на белом халате, а глубок.