– Ну и скатертью дорожка! – врач метался по приёмной, потом ринулся в кабинет, стараясь поторопить старика на выход, тем самым загородив к нему доступ.
– Он просит меня удалить ему глаза! Мыслимо это? – говорил врач на ходу. – А потом сам же и подаст на меня в суд за совершение неправомочных действий! Ему к психиатру надо! Удалить ему, видишь ли, глаза вздумалось! – врач крикнул Славику: – Сводите его в тату-салон, и пусть сделает себе пирсинг на члене!
Старик стоял спиной к выходу из кабинета, он шарил рукой вокруг себя в поисках опоры. Славик с удивлением отметил, что она без перчатки. Первым под ищущую руку попался врач. Старик ухватился за него, и тот замер на секунду. Этого времени хватило старику, чтобы снять тёмные очки и, зажав их рукой, сдёрнуть пластыри с век. И хоть он и стоял спиной к Славику, тот точно понял, что произошло. В тот самый момент старик открыл свои глаза. Славик многое бы отдал за то, чтобы заглянуть в них, но он почти сразу забыл об этом полностью, переключившись на доктора.
Врач застыл, а вслед за этим пронзительно закричал. Он озирался по сторонам так, как будто находился в совершенно новом для себя помещении. Лицо его исказил ужас, а волосы, Славик свидетель, волосы на голове у врача медленно поднимались дыбом. Он рвался из рук старика, вопил и отмахивался от видений, но сухая белая пятерня крепко держала запястье бьющегося в истерике доктора.
Славик ринулся на помощь, и в тот момент, когда он встал между клиентом и доктором, старик уже закрыл глаза очками.
– Вон, – хрипел доктор сорванным голосом, всё так же озираясь по сторонам. – Вон!
Старик уже выходил, раздражённый, на ходу отмахивался рукой от Славика и от криков доктора, надевал черную шерстяную перчатку, скрипел зубами.
– Пластырь, приготовь мне новый пластырь, и поехали домой, – командовал по дороге.
– А Катя? – Славик задержался у двери.
– Какая ещё Катя? – фыркнул старик, и они уехали, оставив девушку и её отчаяние позади.
Дома, в квартире, в комплексе для состоятельных пенсионеров старик вручил Славику деньги и попросил немедленно вернуть их на счёт. Славик смотрел на пачку банкнот в своих руках и не понимал, откуда в нём рождались странные мысли: позвонить Кате, отдать ей деньги. Позвонить Кате, отдать ей деньги. Позвонить. Отдать. Он вспоминал картинки с эмбрионом и отчаянные старания девушки описывать его как можно более отстранённо. Плод. Общежитие. Её сумка с аккуратно сложенными вещами. Так трогательно. Сам того не замечая, он обнаружил себя за рулём стариковского «Мерседеса» у ворот городского общежития.
– Деньги не поступили на счёт, – проскрипел старик на следующий день.
– Не знаю, в чем дело, может, ещё не обновилась информация?
Они были в ванной комнате. Славик закончил промывать плотно закрытые глаза подопечного и готовил аккуратные полоски пластыря. Одна из перчаток порвалась, и Славик с раздражением отложил ножницы и полез за новой парой.
– Ты украл деньги?
– Нет. Перчатка порвалась, минуту.
Славик разогнулся и посмотрел на старика через зеркало. И наступила тьма.
Сначала Славик подумал, что солнце померкло, но через несколько мгновений он понял, что сам крепко зажмурился в тот миг, когда взглянул на старика через отражение и увидел его глаза. Голубые, выцветшие, оттого почти белые на фоне покрасневшего глазного яблока. И ещё не осознав, что видит, Славик поспешил зажмуриться сам.
– Ты отдал деньги ей! Этой Катьке?! – кричал на него старик из темноты.
– Нет, – вопил Славик, – закройте глаза, мне страшно!
Сухая прохладная рука коснулась его запястья, сжала ладонь.
– Открой глаза, посмотри! – приказал старик.
Славик лишь мотал головой и жмурился пуще прежнего. Старик с силой притянул его к себе и прошипел в ухо:
– Открой глаза сейчас же, трус!
Вторая рука ощупывала его лицо, искала глаза, холодные пальцы впились в веки. Славик сообразил, что лучше подчиниться, дёрнулся в попытке освободиться, но не смог даже отстраниться от старика. Так он барахтался в цепких руках, пока не навалился на кресло целиком, и тут, теряя остатки равновесия, открыл глаза.
Первое, что увидел Славик, был сам старик. Тот сидел в своём кресле, прямой и строгий, как всегда. Глаза старика были плотно закрыты, и Славик решился оглядеться. Это дорого ему стоило, Славик вскрикнул.
Старик закряхтел удовлетворённо и плотнее сжал пальцы на запястье.
Комната была переполнена людьми. Во-первых, она не была похожа на прежнюю комнату вовсе. Казалось, что скромная ванная расширилась до бесконечных размеров. Стены уходили в даль, теряя земные пропорции, пол и потолок исчезли. Под ногами у Славика был не то песок, не то мелкий ракушечник, потолок больше походил на небо, глубокое, бесконечное, тёмно-синее, как перевернутое кверху море. Но главное – это люди. Люди были везде. Они были обнажены и искалечены: обрубки плоти, кровавые раны и ожоги, струпья, язвы – каких только болячек не было на этих телах. Именно телах, так как людьми эту массу назвать было трудно. Они шевелились, непрерывно, медленно и бесцельно. Как слепые черви двигались, осматривали пространство невидящими глазами. Люди заполняли собою всё, горизонт едва ли просматривался. Тела висели гроздьями, липли друг к другу, сплетались и выныривали друг из-под друга. Сверху из глубины перевёрнутого моря то и дело падали новые трупы, они ударялись о песок, поднимались на ноги, медленно, опираясь на остатки конечностей, осматривались и вливались в ряды прежних тел, вертя слепыми головами. Огромное пространство шевелящихся оболочек, безмолвных, беззвучных. Только трение кожи и шлепки новоприбывших туловищ о песок да странная пустота вокруг старика и Славика, как будто они стояли на специально зарезервированном для них островке пустого пространства.