Пост на входе они прошли быстро. Все охранники знали, что даже самым примерным работникам дома по уходу за инвалидами нужен один час в неделю на любовь и ласку.
Славик осторожно открыл дверь. В квартире приятно пахло морем, свежестью, выглаженным бельём и мятой.
– Ого, – оценила размеры и роскошь апартаментов блондинка, – ты здесь живёшь?
– Это квартира клиента до самой его смерти, но у меня здесь есть комната, так что да, я здесь живу.
– Вау, и вся зарплата нетто падает тебе в накопление.
Славик обернулся и посмотрел на неё. На лице девушки одно выражение сменяло другое, она подсчитывала и сверяла данные, делала выводы, взвешивала за и против и, кажется, заочно принимала его предложение руки и сердца.
Они прокрались в спальню старика. Тот спал. Обе его руки покоились поверх белоснежного покрывала.
– Его надо будить? – прошептала девушка.
– Нет, у него беруши, он нас не слышит, – ответил Cлава громким шёпотом.
– Так что надо делать? – она была в замешательстве.
– Надо просто дотронуться до его кожи.
Славик указал на руки старика.
– Я боюсь, – ответила девушка.
Славик протянул ей руку ладонью вверх, и она вложила в неё свою.
– Я буду с тобой. Помни: они нас не видят. Мертвецы. Пока старик не открыл глаза, они нас не видят. Хорошо? Не ори, а то он испугается и вскочит. Глаза у него заклеены пластырем, – девушка внимательно посмотрела на лицо старика, – и он спит в маске, так что шансов, что он откроет глаза, нет никаких. Он и сам до усрачки их боится и никогда не держал глаза открытыми дольше нескольких секунд, так что я, можно сказать, знаю этот мир лучше него, так как могу осмотреться.
Девушка кивала в нетерпении.
– Не ори, помнишь? – повторил Славик и положил её ладонь на руку старика.
Через десять секунд он держал её, бьющуюся в истерике, зажимал ей рот и тащил прочь из комнаты. Она упиралась и жестами показывала, что может владеть собой.
– Ещё, ещё немного, я не буду орать, только будь со мной, – она сжимала его руки.
Они заходили в мир старика ещё пять раз, и каждый из них приводил её всё в больший и больший восторг.
Он насилу оторвал эту лошадь от клиента и утащил в свою комнату, выставить её в коридор в таком состоянии он просто не решился.
Она прижималась к нему, заламывала красивые руки и шептала возбуждённо: «Не может быть, не может быть».
– Ну вот, а ты говорила, работа скучная, – начал было Славик, но она закрыла его рот поцелуем. Впилась в его губы, прошлась по нему руками – плечи, невыразительный торс, живот без намека на кубики, член.
Стояка не было никакого, но это смутило только Славика. Девушка живо опустилась перед ним на колени и начала сосать.
– Скажи, что у меня клёвая работа, – заявил Славик, возбуждаясь.
– Клёвая, клёвая, – она оторвалась от его члена и начала срывать с себя одежду. Блуза высвободила две увесистые груди с розовыми торчащими сосками. Джинсы, кружевные трусы – она явно готовилась переспать с парнем на «Мерседесе», но сейчас, завалив его на кровать, насаживалась на ходока в мир неведомый, мёртвый, бесконечный.
– Катя, – выдохнул он.
– Какая Катя? – ответила девушка без тени обиды и застонала, опускаясь вниз до упора. – Меня зовут Лика.
Вверх, вниз, две белые сиськи тёрлись о его лицо, просили ласки.
– Любить, любить, как можно больше, – выла она в нарастающем экстазе, – пока не попали туда, где все эти люди, в эту унылую бесконечность. Любить!
Славик понял, что напал на золотую жилу. Лика не отставала от него ещё месяц и не давала покоя, пока он не пересадил её на своего знакомого парня – охранника из соседнего дома. Они оба убедили Лику в том, что «ебаться», а это было её любимым описанием акта любви, можно не только со Славиком, тем более что Славик не мог себе это позволить каждый день. Лика более не думала о перспективах, карьерах и прочем маникюре. Здоровье и наслаждение – два эти слова стали ключевыми в её жизни.
Водить к старику девок Славику быстро наскучило. Слухи о нём расползались, и вскоре он начал получать предложения, от которых не мог отказаться. Для того чтобы дед не пронюхал о его левом заработке, он стал подмешивать в чай лёгкое снотворное. Старик и так спал как убитый, потому что только во сне позволял себе совершенно расслабиться, а со снотворным, в берушах и в маске на глазах и вовсе не представлял опасности. Славика терзала мысль о том, что всё это неэтично, что старика в конце концов могут украсть и показывать людям за деньги в более доступном и опасном месте, но он отгонял от себя эти назойливые сигналы и думал лишь об одном – чтобы охранники дома престарелых не заподозрили, в чём его заработок, и не доложили начальству. Славик делился, платил и часто обставлял всё таким образом, будто водит людей купаться в бассейне или девок на случку, друзей – выпить – что угодно, лишь бы имя клиента и его безвольное участие не всплывали. Охранникам и уборщикам он платил мало. Специально, не из жадности. Он рассудил, что если будет щедро делиться, то когда-то они захотят больше, а потом и вовсе зададутся вопросом: откуда у Славика, личной сиделки одного из инвалидов, такие суммы наличными? Ежедневно. Славик осторожничал, стал дёрганым, боялся собственной тени, боялся столкнуться с коллегами по этажу, с соседями, даже с гостями. Его перестали любить. Из-за наигранной жадности и вечных оглядок, а также, естественно, из-за денег, которые он раздавал направо и налево, его стали даже ненавидеть.