***
Утро началось для меня… Нет, не с похмелья, и даже не с девушек (хотя, каюсь, был бы не против), а с криков. Громких таких, что даже я будучи заядлой соней, проснулся и нынче хмуро прислушивался к тому, что очевидно происходило внизу.
— Где? Где он?
Мое тело напряглось, как только до моего сознания дошло, чей это был голос. Затем до моего слуха донеслись тяжелые шаги, что полагаю направляли ко мне в комнату.
«Чем же на сей раз я заслужил папину немилость?» — подумал про себя.
Впрочем, ждать ответа мне долго не пришлось. Отец ворвался в мою комнату. Лицо его выражало праведный гнев, а жилка на шее нервно подергивалась.
— Спишь, сукин ты сын?! — яростно выплюнул.
От столь красноречивых ругательств, я дернулся, а затем тотчас же слетел с кровати. Отвечать мне не было нужды. Да и ответа моего, похоже, не требовалось.
— Ты позорище всей нашей семьи! Скажи, чего тебе не хватает?
Его грудь нервно опускалась и поднималась, а я между тем прокручивал все моменты в уме, где же за вчера мог накосячить. И озарение на меня снизошло.
— Что молчишь?! Думал не узнаю?!
Признаться откровенно, в те моменты я ни о чем не думал, однако произнести это было себе дороже. Такой поведение отца не редкость, как вы успели заметить…
— Позорище, — оскалился он, а затем потерев переносицу, словно обдумывая дальнейшие действия раздраженно изрек, — ты в курсе какой сейчас шум начнется? Сын будущего губернатора связался со всякой шпаной!!! Уже по всей каналам транслируют твою непутевую рожу!
Стоп… Что?! Мой ступор был очевиден, и на долю секунду взгляд отца смягчился будто он вспомнил, что я все еще его сын, а не подкидыш.
— Завтра будешь давать интервью. Я обо всем договорился, — властно отченикал, и только я было хотел возмутиться как он добавил масла в огонь, — собирай свои вещи, ты возвращаешься домой!
Это не было вопросом или, на крайний случай, предложением… Нет! И подавно! Это был приказ.
Порой мне казалось, что отцу вообще не важно жив я или нет. Главное — это репутация, а еще главнее чтобы она была (и оставалась), безупречна и без единого пятнышка. Неудивительно что он так взъелся, ведь я на ней не пятнышко посадил, а напрочь испортил.
— Я не поеду домой, — сдержанно ответил я.
Отец одарил меня недоулыбкой, которая отнюдь не была милой или же хоть малость приятной, она была угрожающей.
— Ты будешь делать то, что я тебе скажу, — четко и сурово выплюнул, не давая усомниться ни в едином произнесенном слове. — Довольно! Нанянчился с тобой, — он на миг замолчал, а затем, протянув руку, требовательно проговорил, — ключи от машины.
Я опешил и крепко сжав челюсти взял их с прикроватной тумбочки, после чего вручил отцу.
Уговаривать, плакать и падать на колени я не собирался.
— Теперь ты ездишь, как все нормальные дети, — произнес, особой интонацией выделяя слово «нормальные».
— Не вернешься домой, заморожу карточки, и ту что мать тебе дала тоже.
Он развернулся, а его последними словами были:
— Водитель заедет через час.
***
Я был зол. Зол на отца, на себя, на мать, которая сидела в гостиной с нервным видом. Последний человек, которого я ожидал увидеть в этот неудачно начавшийся день, была она.
Стоило мне только со своими пожитками переступить порог (с нынешних пор своего старого нового дома), как она тотчас же подорвалась и принялась лепетать, как ей жаль,но я не слушал ее. Должно быть, отец позвал маму, дабы та посмотрела на непутевого отпрыска которого вырастила, по крайней мере это то что мне довелось краем уха услышать. Я не мог взять в толк, зачем она здесь. Если ей нужно мое прощение, то так уж и быть, я смилуюсь, только бы она поскорее свалила к своему хахалю и не мозолила глаза.
— Зайдешь ко мне, как освободишься, — вкрадчивым тоном промолвил отец, а после скрылся из поля зрения.
Я же в свою очередь направился в комнату.
— Сынок! Сыночек! — бормотала маман, между тем помогая мне раскладывать вещи. — Ты на папу не обижайся, он любит, — запнулась, и опустив глаза в подол прошептала, — тебя.
Её слова заставили меня фыркнуть. Любовь для него так же чужда, как для меня политика.
— Ага, как же!
— Папа просто очень переживает, — продолжила, не обращая внимания на мое саркастическое замечание.
— Он переживает за свою репутацию, а не за меня, — хмуро поправил ее.
— Он не хочет, чтобы у тебя были неприятности, — повернувшись произнесла, а после положила свою ладонь на мою руку, поглаживая её успокаивающими движениями.
Я долю секунды позволил себе насладиться моментом. Воспоминания с дикой скоростью пронеслись перед моими глазами. Прежде мама часто клала свою хрупкую ладошку на мою и гладила, тихо напевая. Это всегда помогало, однако сейчас это приносило одну боль.
Я вырвал свою руку, а затем сквозь зубы изрек:
— Я хочу побыть один.
Мама поджала дрожащие губы, и, кивнув, ушла тихо закрыв двери. Ком встал в горле, а вещи, что лежали в сумках, остались напрочь забыты. Сквозь шум в ушах, я услышал смех. Девичий смех.
— Нет, Яшка, — хихикал кто-то.
Сперва думал, мне показалось, и я покачал головой, однако затем назойливое и весьма раздражающее хихиканье раздалось снова. Руки сжались в кулаки, а глаза прищурились.
— Ой, да что вы такое говорите, Цукер! — наигранно сказал голос.