Тану нахмурился и, к своему стыду, действительно не смог вспомнить, когда в новостях рассказывали о чём-то хорошем.
– Наверное, бывают, – сказал он.
– Но вы таких не помните, да? – весело спросила девочка.
– Да, – ответил Тану и только тут понял, что у девочки нет имени, а, если и есть, то он его не знает. – А как тебя зовут?
– Имя, – задумчиво произнесла девочка, – имя. А я не знаю, есть ли у меня имя.
– Как это?
– Я понимаю, что оно должно быть, но я его не знаю, – чуть слышно сказала она, глядя перед собой, – или не помню, – тут она улыбнулась и весело спросила: – А, может, вы мне дадите имя?
– Я не могу, – оторопел Тану.
– Почему?
– Ну, я ведь тебя почти не знаю, да и даже если узнаю…
– Что? – быстро спросила она.
Тану не знал, что ответить, поэтому сказал то, что первым пришло в голову:
– Я никогда не давал имена маленьким девочкам.
Девочка усмехнулась и встала на диван в полный рост.
– Я не маленькая, – сказала она совсем другим голосом, более взрослым и серьёзным.
Только тут Тану заметил, что она действительно словно повзрослела: черты лица утратили детскую мягкость, а грудь и бёдра, наоборот, округлились; взгляд был серьёзным и немного насмешливым, а сама она казалась выше, чем была полчаса назад.
– Что это?
– Это я, – ответила девочка.
– Ты же не такой была!
– А какой? – спросила она, наклоняясь к нему.
Тану встал, отошёл к стене, снова вернулся в кресло и, глубоко вздохнув, ответил:
– Ты как будто повзрослела!
– Нет, – сказала девочка, усаживаясь на диван, – я всегда была такой, какая есть. Ну, так ты дашь мне имя?
– А какое ты хочешь?
– Любое, – ответила девочка.
– Может, завтра?
– Хорошо, – сказала она и зевнула.
– Ты хочешь спать?
– Да, – кивнула девочка, – только мне немного прохладно.
– Сейчас, – сказал Тану.
Он встал, открыл небольшую дверку рядом с душевой, достал оттуда плед и, подойдя к девочке, накрыл её.
– Теперь тебе тепло?
– Да, – улыбнулась она. – А где будете спать вы?
Тану беспомощно огляделся. У него не было даже матраса, а спать на голом полу не хотелось.
– А я посплю в кресле, – сказал он после непродолжительного молчания, – а завтра что-нибудь придумаю, если…
– Если я останусь?
– Да, – грустно ответил Тану, – если ты останешься.
– Это из-за той злой женщины?
– Да.
Девочка широко зевнула, легла и закуталась в плед.
– Спокойной ночи, – прошептала она и моментально заснула.
– Спокойной ночи, – сказал Тану.
Он не знал, сколько просидел, думая то о повесившемся проповеднике, то о соседке и о том, что он ей завтра будет говорить, но больше всего он думал о спящей девочке.
«Что с тобой произошло? Как ты мог быть настолько безумным, чтобы привести домой чужого ребёнка, о котором абсолютно ничего не знаешь? А что, нужно было бросить её там, на помойке? Да она там могла замёрзнуть насмерть! Её могли съесть дикие собаки! А тебе то что? Кто она тебе? Никто. Вот именно! Никто! Нужно было бросить её там, и всё было бы, как всегда! А я не хочу, как всегда! Я не могу больше! Делай, как хочешь, но знай – ты ещё об этом пожалеешь! Лучше сделать и потом пожалеть о том, что сделал, чем не делать ничего».
В спорах с самим собой Тану не заметил, как уснул. Снилось ему что-то странное: рваные серые облака, бесконечное поле и тихий шёпот. Он пытался разобрать слова, но не смог.
Когда Тану проснулся, девочка сидела на подоконнике, поджав ноги к груди, и смотрела на небо.
– Доброе утро, – сказал Тану. – Ты хорошо спала?
– Да, спасибо, – поблагодарила девочка.
– Хочешь чего-нибудь поесть?
– Нет.
– Почему?
Девочка взглянула на него огромными глазами:
– Просто не хочется.
– Ладно, – кивнул Тану, – заставлять тебя я не буду. А я пока поставлю чайник и схожу к соседке поговорить. Думаю, что она уже не спит.
Девочка пожала плечами и отвернулась к окну.
Тану набрал воды в чайник, поставил его на маленький огонь, вышел в коридор и позвонил в соседнюю дверь.
Никто не ответил.
Он позвонил снова, потом ещё раз, постучал, снова позвонил, но соседка так и не отозвалась.
– Да что там с ней?
Тут Тану заметил, что дверь не заперта. Он дёрнул за ручку и осторожно вошёл в квартиру. В нос ударил тяжёлый затхлый запах, похожий на вонь гниющих водорослей. Тану поморщился, прикрыл рот и нос ладонью, отодвинул тяжёлые шторы, вошёл в спальню и медленно сполз по стене.
Соседка лежала на кровати, раскинув руки в стороны. Простынь вокруг была пропитана высохшей кровью из разорванного горла, ноги и руки были обглоданы, спутанные кишки валялись на полу, а вместо глаз зияли две чёрные дыры.