Муж сестры? Полина уже рожает?
Многое я упустил, пока сидел за убийство, которого не совершал. Я помню кровь на своих руках, но знаю, что не убивал. Только пять лет все равно отсидел и вышел почти к тридцати.
— Давай, увози меня отсюда, — велел я.
Я забросил в салон дорожную сумку и забрался вперед. Это барахло надо сжечь.
В салоне пахло кожей и богатством, от которого я чертовски отвык. Самые бесполезные и голодные годы в моей жизни прошли за решеткой.
А мог бы жить такой же богатой жизнью или даже детей воспитывать.
Своих.
— Меня Максим зовут, если что.
— Мне ровно, если что. Вези меня домой, муж сестры.
Парень явно растерялся от моей беспардонности. Грубо? Плевать. Я и раньше не был подарком.
— Домой — это в отцовский дом? — смутился Максим.
— Ты меня видишь, Макс? — разозлился я, — я только что вышел на свободу. Я голодный. И далеко не по еде, так что давай к набережной. Меня ждут.
Муж сестры оказался неженкой: надулся, но повез. Черт, у меня даже телефона нет, а без него я как без рук. Вовремя же у брата ребенок родиться решил.
— Покурить есть? Сигареты другу по камере оставил.
— Не курю.
Я с досадой потер запястья. Звяканье наручников так и сидит в голове. Это навечно. Когда красные следы исчезнут, они в голове останутся. А учитывая мое бурное начало тюремной биографии, на место красным следам придут глубокие, пропитанные временем шрамы.
Со шрамами от врезавшегося в плоть металла мне нормальную девочку не найти. Хорошие девочки с такими как я не водятся. На их счастье.
— Поближе к подъезду высади. Солнце сегодня яркое, мне не нравится.
— Обычное солнце, — пожал плечами муж сестры.
— Яркое, я сказал.
Сжимаю руки в кулаки. Я злой как собака. Надеюсь, Рустам не прогадал, и подарок смягчит меня.
— Как мой племянник поживает? — интересуюсь холодно.
— Спасибо, Камиль растет. У Рустама тоже мальчик будет.
— У магазина тормозни. Пацан — это хорошо!
Я хрипло рассмеялся и похлопал Макса по плечу. Замечательная новость, надо бы отметить ее, но вместе с красивым подарком.
Надеюсь, что у моего подарка будут длинные волосы и обернута она будет в красную ленту. Рустам должен знать мои предпочтения. Люблю красный цвет и длинные шелковистые волосы.
— Купи, что я скажу. Мне сейчас лучше не светиться.
— Скоро буду, — кивнул Макс.
Муж сестры вернулся в машину с пакетом еды и сигаретами. Прекрасный день. Уже лучше.
Виды свободной Москвы подкидывали удушливые воспоминания. Я не должен был сидеть все эти годы. В конце концов, то было не первым делом, в котором я был замешан. Из всякого дерьма выбирался, а тут — засел.
— Приехали.
Выглядываю из окна, прищуриваюсь. Мой адрес.
— Рустам уже передал мне подарок? Кто его привезет, ты? — уточнил я.
— Я вообще не знаю, о каком подарке идет речь, — ощетинился муж сестры, — мне сказали только ключи передать.
— Позвони Рустаму, — велю резко.
— Он в роддоме. Телефон не берет на нервах, — угрюмо закончил Макс.
Твою мать. Черт с тобой. Схватил ключи и багаж с заднего сидения.
— Бывай, — кивнул сухо, — матери передай, что заеду завтра.
Квартира встретила меня звенящей тишиной. В сейфе завалялось несколько пачек купюр и новый ствол, а вообще здесь изрядно порылись. Тяжелые были времена, всю квартиру после обысков переколошматили.
Ствол я тут же спрятал в поясе, толстый металл вернул мне забытое чувство власти.
Что имеем? Телефона нет. Женщины нет. Только холодильник забит, но едой мне свой голод не утолить.
— Забыл про обещание, что ли? Положился на брата, твою мать, — хлопнул холодильником.
Чертыхнувшись, торможу на пороге. Я сдохну, если останусь дома. Что дома, что в тюрьме — одиночество везде одинаково добивает.
Кулак впечатался в стену, не принося должного удовлетворения. Заперли как щенка в четырех стенах.
Удар в стену резко перекликнулся со звонком. В дверь.
Я оскалился: приехал подарок или верная смерть? По мою душу многих может принести, этот урок я усвоил. Рука по привычке двинулась к стволу, сноровки не отнять.
Но за дверью меня ждал сюрприз.
Уверен, что красивый. И наверняка с длиннющими волосами, как я заказывал Рустаму. Только сперва придется красную ленту снять, потому что сейчас передо мной сиротливо лежал мешок — большой, телесного цвета.
Подумал бы, что внутри сидит моя смерть, если бы не ее дыхание.
Красивое, женское, прерывистое. Тяжелое, будто испуганное дыхание.