От его поцелуя во рту оставалась лишь горечь.
Я ненавидела его.
Но позволяла себя целовать. Мои губы казались ему сладкими, отрываться от них он был не намерен.
Он был голоден.
Грудь пронзила боль: первый поцелуй — это так важно. У меня он состоялся с убийцей и был далек от романтики. Сильные пальцы на моей шее сжимались все крепче и крепче.
— На хрена тебя нарядили в белье? — выдохнул он прямо в губы.
— Я тоже не знаю, — шепотом ответила я.
Я боялась, он искусает меня до крови.
Говорят, что язык — это самая сильная мышца. Я в этом убедилась. Он этим языком весь мой рот обследовал — так жадно, ненасытно. А еще мое дыхание его возбуждало. Испуганное. Храброе.
Когда он отпустил меня, я закашлялась.
И увидела на его руках красные следы от наручников, а на своих — от веревок. Туго перевязанных, накрепко. Следы пройдут нескоро, как и губы.
— Ты мне нравишься. Тебя ждут дома?
— Дома? — я с трудом дышала.
— У тебя кто-то есть? Ты свободна? — недовольно повторил он.
Его глаза давно повязли во тьме. Он хочет меня. У него давно не было женщины.
Я понимаю, что мне не уйти от него невинной.
— У меня никого нет. Я свободна.
Это была правдой. Из-за него у меня никого нет.
Ответ Давиду понравился, ведь он хочет оставить меня себе.
— Это хорошо. Возможно, ты сегодня задержишься.
Возможно, ты ошибаешься.
Сегодня все будет иначе.
Последующий треск ткани отрезвил меня. Бюстгальтер треснул и полетел прочь — он стал уродливым и не нужным. В чем мне теперь уходить от него — я не знала, а убийцу это мало заботило.
— Красивая…
Груди коснулись чужие руки.
Грубо, жестко. Я охнула.
Услышав скрежет зубов, я старалась не смотреть на его искривившийся в голоде рот. Я облизала опухшие губы и уставилась на пряжку ремня. Снова. Рядом с ремнем торчал ствол. Вот, что манило меня.
Давид отошел на шаг и впился в мое тело голодным взглядом.
Если он возьмет меня — я не переживу. Как не пережила бы, если бы ему удалось поставить меня на колени.
— Подойди. Ко мне, — отчеканил зверь.
Я встрепенулась. И сделала шаг, смотря только на рукоять. Он думает, что я возбуждена, и это его убьет. Убьет надменность, самолюбие, спесь и гордыня.
Но когда я приблизилась — обнаженная по пояс — он схватился за рукоять и бросил пушку на пол. С диким грохотом.
И начал меня ласкать.
— У тебя красивая грудь, — он задаривал меня комплиментами, — ты хорошая девочка. Нравишься мне.
Как же я ненавижу тебя, Басманов Давид.
Я думала, сердце выпрыгнет из моей груди.
Быть рядом с ним и не сойти с ума — мне многого стоило.
И поэтому, когда в квартиру ворвались неизвестные, я осторожно выдохнула. Это мое спасение.
Еще бы немного, и он бы он сломал меня. Взял бы прямо здесь, надломив мою волю.
Когда в дверь застучали, он уже раздвинул мне бедра и почти трахнул меня пальцем.
— Запомни, где мы остановились, — прохрипел голодный зверь.
Давид нехотя отпустил меня, а я нашла взглядом пистолет — он укатился в самый угол. Поправив штаны, Басманов первым делом схватил его.
— Кто это? — спросила я.
Давид бросил на меня хмурый взгляд, словно уже забыл о моем существовании. Он устало потер лицо ладонью и быстро проверил магазин.
— Я разберусь. Спрячься. И не выходи, пока я не скажу, — велел он.
Я оглянулась. Подхватив с пола платье, я спряталась за шкафом и натянула на себя порванную одежду. Лучше, чем ничего.
Последнее, что я увидела, это как лицо Давида исказилось в гримасе ярости. Кажется, друзей он не ждал. У него их попросту не было.
Я притаилась за шкафом, а в коридоре послышались звуки борьбы. Удар за ударом заставляли стены дрожать.
Я спокойно отсчитывала до трех. Пыталась понять, кто лидирует, а кого сейчас методично избивают.
Судя по тому, что Давид один, сила не на его стороне.
— Ну что, сукин сын, будешь еще бросать тех, кто тебе добро сделал?!
Чужой бас пробрал до дрожи. Он лидировал.
Кто-то рядом засмеялся — их было двое.
— Смотря что ты зовешь добром, — сплюнул Давид.
Звуки борьбы возобновились. От досады я прикрыла глаза и дождалась, пока прозвучит первый выстрел.
Всего их будет два.
Дальше последовал мат и непрерывная борьба. Я выглянула и увидела, что Давида ранили, но он продолжал удерживать позиции.
Один из нападавших тоже был ранен, и он полз за пушкой. Другой с перекосившимся от ярости лицом сжимал крепкую шею Басманова. Его люто ненавидели, и, как оказалось, не только я.