— Сухо, мало, неубедительно, — скривила моську Митич.
— Тогда научи, как нужно, как хочешь.
— Просто перестань бояться и оглядываться — просто ЛЮБИ, Ад. Я ведь твоя! Пусть уже не девочка, но теперь я твоя женщина!
Бориска
— Ты уверена? — с надломом в голосе шепнул Адаков, ступив впритык, так близко, что у меня от волнения в горле пересохло.
— В отличие от тебя, я точно знаю, что хочу!
— Я ведь отпускал, — убежденно кивнул, гипнотизируя полыхающим мраком глаз, — я позволял быть счастливой без меня.
— А это возможно? — переиначила, отвечая вопросом на вопрос. — Ты выбросил подыхать без ТЕБЯ!
— Освободил, чтобы без тебя сдохнуть в собственном Аду. А потом ты… я ведь из-за тебя в любовь не верил. И гнал её! Это ведь ненормально, неправильно так любить.
— Как?
— Одержимо, неизлечимо и так остро, что проще брюхо ножом вспороть и кишки руками вытащить. Ты хуже наркотика. Ты опаснее яда. Выворачивала все мои чувства. Ломала все мои убеждения. Ты проклятие и ты любовь!
— Уже теплее, — и мой голос звучал тихо, шершаво, потому что задыхалась от волнения и счастья. Едва стояла, готовая упасть ему в объятия: — Почему ты так на меня смотришь? — неожиданно сипло уточнила, не в силах отвести глаз от загадочного Адакова.
— Собираюсь тебя поцеловать, — бархатной охриплостью прошелестело его обещание или угроза.
— Тогда почему медлишь? — к своему стыду нагло уточнила.
— Не уверен, что можно.
— Раньше ты был куда решительней, — высказала наигранное разочарование.
— Раньше был идиотом и слепцом. С тех пор столько наворотил, что и смотреть на тебя должен только с твоего разрешения.
— Мне больше нравился решительный Адаков, — проворчала я. — Знающий, чего хочет и берущий тараном самые неприступные стены! Поверь, неуверенности с верхом у меня.
— Эндрю… — бросил Андрей и я озадачилась:
— Что Эндрю?
— Сына назовём. Так Анджела моё имя исковеркала. Ей дико нравилось.
— Хорошо, — улыбнулась и я, — думаю, ей бы понравилось, — сглотнула, потому что волнение сушило горло, а Ад пристально смотрел, словно ждал верного сигнала для более решительных действий, и я не выдержала:
— Ну же целуй! — захныкала, когда он зачем-то остановился в нескольких миллиметрах от моих губ, зудящих без внимания, будто еще сомневался. Дрожал, яростно дышал, но не набрасывался. — Но целуй так, чтобы я себя опять забыла! Чтобы забыла обо всём, что ты натворил! Чтобы себя потеряла, и только тобой дышала! И не дай бог тебе сплоховать, Адаков! Сам знаешь, у меня гены дурные. Подведешь, я за себя не ручаюсь!
— Тогда погнали, — шепнул Адаков, с жадностью голодного зверя захватывая меня в плен рук. Не сплоховал. Ведь только он умел меня целовать так, что мир преображался и играл красками. Вот и сейчас, умеюще, властно и решительно поглотил мои губы поцелуем, доказывая, что отныне между нами только ЛЮБОВЬ! Отныне он мой! Мой АД! И этот Ад мне больше не страшен…
КОНЕЦ