До утра я никак не могла уснуть, но потом мой организм всё-таки сдался, и я провалилась в глубокий крепкий сон. Вытянул меня из этого состояния звонок мобильного телефона. Я нащупала его на полу, рядом с кроватью, где и оставила ночью. Мне звонил кто-то, чей номер был скрытым. Вообще впервые видела такую опцию, чтобы звонили со скрытого номера.
Сон буквально за секунду расеялся, будто я вообще не спала. Сердце в груди отдалось тяжелым болезненным толчком и стремительно ускорило ритм. Я резко села в кровати и ответила на звонок:
- Да? – в моем голосе отчётливо слышалось опасение.
- Здравствуй. Узнала? – этот низкий голос сложно было не узнать, уж очень сильно он въелся в мою память, будто какой-то вирус.
- Узнала, - тихо ответила я.
- Завтра вечером мы снова увидимся, - его слова прозвучали не как вопрос, а как сухая констатация факта.
- Я не хочу, - мой голос дрогнул.
- Я не спрашивал, - спокойствие.
- Почему нельзя выбрать девушку, которая добровольно захочет провести с вами время? – мне тоже нужно говорить спокойно, чтобы не навлечь на себя беду.
- Хочу именно тебя.
- Я не игрушка. Прошу вас, просто оставьте меня в покое, - я испугалась собственных слов и в панике сбросила вызов.
Он звонил еще раз, но я трубку так и не подняла.
Больше никаких звонков не было. Весь мой выходной день прошел так же, как и все предыдущие – тихо и спокойно. Неужели, действительно, меня решили оставить в покое? Очень сильно хотелось в это верить, но какой-то маленький червячок сомнений всё равно жил во мне.
Дядюшка решил, что сегодня он побудет дома вместе со мной. Мы позавтракали. Чуть позже я созвонилась с Викой и договорилась, что мы обязательно встретимся и отпразднуем мой день рождения. Подруга, конечно, немного была обижена, я ее понимала, она готовила для меня сюрприз и всё так внезапно сорвалось. Мы договорились встретиться завтра на учебе.
До вечера я убиралась в своей комнате, сортировала вещи в шкафу и попутно собирала сумку на завтра в университет. Я просто хотела себя как-то отвлечь от ненужных мыслей, хотя мелкие домашние дела никак не могли остановить эту лавину, что упорно стремилась меня поглотить. Сознание вырисовывало облик Беса, делая особенный акцент на его глазах цвета стали. От такого взгляда кровь в жилах стынет, а учитывая, что этот человек жутко опасен, эта кровь, заточенная в кристалликах льда, тут же превращается в яд.
- Я тебе не помешаю? – в дверном проеме возник дядюшка. – По телевизору нет ничего толкового.
- Нет, проходи, - я махнула рукой в сторону своего пуфа.
Дядюшка сел, осмотрелся по сторонам и остановил свой взгляд на мне.
- Больше звонков не было?
- Нет.
- Это хорошо. Дай бог, может быть, всё обойдется.
- Я не хочу об этом говорить. Уже сил никаких нет, - я устало вздохнула и отправила в шкаф на полку первую стопку отсортированной и аккуратно сложенной одежды.
- Как скажешь, - дядюшка глянул на мой маленький туалетный столик, где стояло несколько фоторамок. – Иногда я жутко по ней скучаю, - вдруг тихо признался он и взял одну из рамок с фотографией моей матери.
- Я тоже, - отложив вещи, я подошла ближе и посмотрела на фотографию.
- Пять лет прошло, а временами складывается такое ощущение, будто это произошло вчера.
Мой дядюшка, дядя Максим был старшим братом моей матери. Несмотря на то, что он родился от первого брака, а мама от второго, они всегда были дружны. Поэтому, когда мама умерла для дяди это стало настоящим ударом. Он долго восстановиться не мог, здоровье резко ухудшилось.
Мама умерла от рака молочных желёз, у нас это семейное и по женской линии передается. Если не из поколения в поколение, то уж точно через одно. Прабабка моя от этого умерла, бабушка, к счастью, не подверглась такой страшной болезни, а вот мама… Всё началось так стремительно, что никто ничего не успел сделать. Мне тогда тринадцать было. Вроде бы уже немаленькая, а тот период в моей голове смазался. Помню какие-то отрывки, помню, когда мне сказали, что мамы больше нет. Не поверила, хотя и так всё уже было очевидно. Не помню, плакала я или нет. В памяти сохранилось лишь странное давящее чувство в груди, оно распирало меня изнутри, давило на ребра и дышать так трудно было. Это чувство прошло только после похорон, когда я собственными глазами увидела яму и то, как туда опускают гроб. В голове тогда красным пульсировала абсолютно дикая мысль – там, в этом гробу, моя мать. Надо же… Вот так в тринадцать лет ты видишь именно это и ничего больше. Ярко отпечаталось в подкорке то, как засыпали яму, как вбивали крест. А потом снова всё такое смазанное и непонятное, будто на картину, нарисованную акварелью, вылили воду и всё растеклось, лишаясь прежних очертаний.