— Может, ты чего-то хочешь? — говорит тихо, так что и не расслышать.
— Чего? — не понял я.
— Ну, чего-нибудь такого может хочешь…
Со второго раза до меня дошло. Я аж проснулся окончательно.
— Ты чё охренела? Ты заложница и я собираюсь получить свои бабки обратно. Твой брат, всё так же — должник. Мой должник. Поняла? А если не заплатит, будешь всю жизнь отрабатывать за него. Рабыней моей будешь. И нехер мне тут ходить спрашивать. Хочу, не хочу. Если я захочу, ты об этом точно узнаешь. Пошла отсюда.
Меня разозлило это страшно. Ни хрена себе заявочки.
— Ты что подумала, я заплатил за тебя, чтобы трахать. Забудь детка. Ты не в моём вкусе. Легче шлюхе заплатить, чем трахать девственницу.
Она не стала дослушивать, развернулась и пошла обратно в кухню.
— Если я захочу, ты мне пятки будешь целовать. И облизывать. Поняла! — выкрикнул вдогонку и услышал, как с громко захлопнулась дверь кухни.
Вот это меня разозлило ещё сильнее.
Я встал и пошел следом.
16. Ева
Дура, дебилка, идиотка…
Не успела подумать, дверь с шумом распахнулась, он влетел и схватил меня за волосы. Я попыталась выкрутиться. Скакала, как дикая обезьяна, ухватившись за его мощную руку. Но как не врезалась в неё ногтями, он не ослаблял хватку.
— Ты что правда думаешь, если придёшь ко мне вот так, предложишь потрахаться, я как слизняк растекусь и буду сидеть облизываться, глядя на твою тощую задницу. Нет, ну правда дура, если так думаешь. Да у меня даже не встанет. Это у Луки встаёт на каждую соску. Но я не Лука.
Я грозно дышала, глядя на него из-под бровей. На темную челку от резких движений упавшую на лоб. На черные ресницы, обрамлявшие карие глаза, на упрямые губы и нос. На поросший черной щетиной волевой подбородок.
Бес держит меня за волосы, трепыхает как безвольное чучело, а я с какой-то упрямой жадностью рассматриваюсь его лицо.
Пальцами он стиснул мне подбородок и потянул на себя.
В чертах злость, которую я разбудила, и тихая ярость непонятно отчего. Губы искривлены издевкой. Да что я такого сказала. Не понимаю, просто не понимаю. И продолжаю донимать и выуживать новую злость.
— Ты же заплатил, почему не пользоваться.
— Так только шлюхи рассуждают, — его губы возле моего лица и слова вылетают оглушая, и вбивая в меня ощущение, что я та шлюха и есть.
— Я не шлюха.
— Так не веди себя как шлюха, — трепанул ещё раз волосы и отпустил.
Я отскочила к стене. Терла болевшую теперь сторону головы.
— Я не веду — выпалила, и сразу захотелось заплакать.
Он отступил, замолчал.
— Вот здесь сиди. И чтобы там я тебя больше не видел. Там — моя территория. Смотри, чтобы у меня не появилось желание тебя перепродать. Хотя, кто за тебя столько заплатит, — потом злость его вроде немного поутихла. — Спать ложись и чтоб я больше этого не слышал. Никогда. Ты живёшь тут до тех пор, пока я не получу свои бабки.
Я подошла к раскладушке села и грозно глянула. Какого чёрта я это всё устроила? Теперь будет думать, что я веду себя как шлюха.
Бес повернулся и пошел. Но когда он вышел я не испытала облегчение. Нет. Что-то вроде обиды зародилось внутри.
Как так, другие лезут в открытую, при всех, этот не лезет, отталкивает словно мерзкую жабу. Почему?
Вот честно. Когда я там, в доме услышала его слова — я заплачу. Он говорил это так спокойно, как будто вот сейчас сунет руку в карман и достанет пачку долларов. Тогда, я подняла голову, посмотрела на его упрямый профиль.
Да. Я помню, что в тот момент просто подумала — да. Он заплатит за меня, и я думала это означает что-то другое. Нечто большее, чем желание предложить меня выкупить Руслану. И не только спасение от этих дикарей. Не только это…
А теперь получается, что он именно — спасал и хотел денег. Не понимаю я. Тогда зачем раскладушка, продукты, пижама. Зачем?
Зачем он притащил меня к себе домой… я думала, это что-то означает.
Я легла в темноте кухни, прижала к груди одеяло. Обескураженная и смущённая. Значит, я ему совсем не нравлюсь… эта мысль последняя, перед тем как заснуть.
Несколько дней мы просто живем рядом.
Он уходит, приходит. Я готовлю, убираю, стираю. Ничего необычного. При других обстоятельствах это было бы даже хорошо. Но только ежеминутное воспоминание, что я заложница, снова опускало на землю всякий раз, когда я кидала взгляды на Беса.