Больше ничего её не интересовало. Ну да, конечно, и секс.
Коваль её сразу вычеркнул. Вика в прошлом. Нужны девочки-однодневки.
Прежде чем сделать Вику постоянной любовницей, он её проверил. До него три партнера. Как она умудрялась не отсасывать в клубе — ещё одна загадка. Хотя тут и гадать нечего. Матушка её, тоже из бывших содержанок, натаскивала единственное чадо, что мужчин стоит выбирать аккуратно. Вот Вика и выбирала.
С недавних пор для Руслана в приоритете стали чистые девочки. Не шалавы. Если уж на крайний случай, когда совсем прижмет.
Как сегодня.
Но Шарап знал, что он будет ночевать на его территории.
Подготовился. Сто процентов.
Хотя у самого Руслана уже имелись предпочтения.
Он знал, кого будет иметь через час. Максимум два.
Ту, что повстречал в коридоре. С заведенными за спину руками. С грудью, что обтягивало видавшие лучшие времена платье.
Солдаты не знают слов любви. Чувства не для них. Только страсть. Хотя нет, лучше сказать, животная похоть. Страсть это тоже что-то из личного. Из запретного. Что не позволено им. Слишком большая роскошь. Именно то, что невозможно купить за всё то бабло, что они зарабатывают. Кровью и потом. Многочасовыми тренировками и переговорами. Отсылая своих парней на войну.
Похоть — другое дело. Вставил, наклонил, развел.
Забыл.
Всё.
Ничего лишнего. Ничего ненужного.
И дальше — работать. Вкалывать, как проклятый, просчитывая комбинации. Свои, чужие. Двадцать пять часов в сутки.
Постоянное напряжение. Особенно, когда достигает определенных высот.
В случае с Русланом — не просто определенных. Заоблачных. Для многих — недостижимых.
В тридцать восемь лет просто так генералами не становятся. Это понятно каждому. кто имеет мало-мальски отношение к их структуре. Тем более, в специальных войсках.
Он — стал. Как? Другой вопрос. Отвечать на который он никому не намерен.
Его распирало от злости. От негодования. Хотелось бить, крушить. Убивать.
Последнее тоже. Если бы сейчас ему отдали суку, что слила инфу, он бы его резал.
Всю ночь.
Парни, что вели его, знали — лучше не трогать. Слова лишнего не говорить.
Сорвется.
Проходили…
Тогда сам Шарап оттаскивал его от зарвавшегося юнца. Бывает, что тут скажешь.
— Будет. Нешалава.
— Да всё ты знаешь. Владимир Николаевич, ко всему готов, — усмехнулся Руслан. принимая стакан из рук друга.
— Тут ко всему будешь готов. Видел девочку?
Руслан напрягся
— Какую?
— Рус…
— Видел.
— Девственница.
— Да ну на х…
— Да.
Руслан подался вперед, молча опрокинул в себя янтарную жидкость. даже не поморщившись.
— Спецам показал?
— А вдруг.
Шарап повторил его движения, выпил.
— И где она сейчас?
— У Потапа в кабинет.
Коваль откинулся на спинку кресла.
— Значит, у Потапа.
Он терпеть не мог эту сволочь. Но сволочь нужную, исполнительную. За последние качества Шарапов и держал его в своем отделе. Такие, как Потапов, пригодятся везде. Кто-то должен делать грязную работу. Капитан был исполнительным сотрудником, порой чересчур.
Как только Руслан увидел девочку, он сразу понял, что для него. Этакая демонстрация товара. В прошлый раз, после драки с бойцом, он покрушил немного камеру. Ему прислали девочку, а на той пробы некуда ставить. Думал, прибьет всех.
Володю выдернул из койки.
— Дай мне нормальную.
— Да твою же мать. Генерал. Раньше тебе по херу было, кого трахать.
— Сбавь тон, Володь. И дай мне относительно нормальную.
— Девственницу что ли? Так они с девятого класса сейчас!
— Можно и девственницу, — тогда он пошутил.
Неужели Шарапов воспринял его слова всерьез? Или совпадение?
Девочка была хороша. Маленькая, ладная, платье приличное, когда-то было.
Любил Руслан девочек в платьишках, а ещё длинноволосых. Чтобы волосы можно было собрать в кулак, намотать их, взять дополнительный контроль над девочкой.
Его.
Что не понравилось — взгляд и само выражение на лице. Обреченность с усталостью. Смотрела, словно сквозь него.
Он слишком хорошо знал этот взгляд. Слишком.
Он выжег в его душе шрам. Незаживающий, всегда кровоточащий.
Генерал ненавидел подобный взгляд.
Никто, черт побери, на него не должен так смотреть! Тем более красивая девочка!
Которая должна течь под ним, умолять. Стонать.
Но не смотреть на него ТАК.
Девственница, значит…
Как интересно.
Он сотрет это выражение с её глаз. Уберет.
Своим присутствием в её жизни. Грубыми ласками. Приказами.
Никто больше не будет на него ТАК смотреть…
— Давай её. Вытаскивай от Потапа, пока он мне её окончательно ни зашугал. И, вообще, Шарап, ты какого ему девок доверяешь?
— Остальные опера заняты или в командировках. Он да Деза остались. Поэтому…
Мужчины переглянулись. Лишних слов не потребовалось.
У Кати что-то оборвалось внутри. Резко. Словно кто-то невидимый взял гигантские ножницы и обрезал то, что принято называть надеждой. Жестоко и уверенно, натруженными руками палача.
— Вы следите за мной, — она не спрашивала.
— И что? — капитан оскалился. — И что? А? Есть какие-то претензии? Предъявы? Да, слежу. Почему бы и нет? Знаешь, сколько целок я тут повидал у себя? Не поверишь, ни одной! Малолетки и те с порванными дырками.
— Как вы со мной разговариваете, — Катя старалась не дергаться, не делать лишних движений. Нельзя будить зверя в этом недочеловеке. — Вы не смеете. Я требую, чтобы…
— Рот закрыла, сука, и ноги развела.
Она всё-таки его разозлила. Потапов подался вперед, потом ударил раскрытыми ладонями по поверхности стола и поднялся. С запозданием Катя поймет, что дело ‚не в ней. Она, как способ спустить ярость на кого-то. Но почему она? Что она сделала плохого Егору Васильевичу? Ответ был на ладони — ничего.
Просто они оказались по разные стороны. Она обвиняемая, почти осужденная, а он в этих серых мрачных стенах царь и повелитель. Тот, кто возомнил себя вершителем судеб. Мелкий человечишка, которому дали право унижать и давить.
Ломать.
Понравилась она мужику. Своими огромными глазами, волосами цвета зрелой пшеницы, что манили, и хотелось дотронуться до них пальцами. А нельзя. До такой красоты. И Потапов чувствовал себя грязным! Он вот этими руками, сука, столько раз бил по мордам разным преступникам, гнидам, что портили жизнь окружающим.
Они запачканы кровью. Он запачкан кровью. И тут девочка с золотыми волосами.
Он хорошо помнил, как её к нему доставили. Зашла, всю трясет. В огромных глазищах застыли озера слез. Потапов не был романтиком даже в юношеские годы, а тут его прибило, приложило к земле так, что не разогнуться. Он даже не понял, что с ним. Адреналин резко скакнул в крови, да сердцебиение участилось.
Казалось, с её приходом в душном кабинете повеяло свежестью.
Катерина Тарасова плакала, рассказывала, как сбила человека, и совершенно на него не смотрела.
Нет, она, дрянь маленькая, смотрела, но, как на опера. Как на мебель. Как на нечто отстраненное. А Егору Потапову хотелось, чтобы она видела в нем мужика.
Мужчину, что способен защитить ее, уберечь.
Мать вашу, он тот, кто способен превратить её жизнь в ад ещё до суда! Или, наоборот…
Потапов сходил с ума. Уже неделю. Коршуном сидел над её делом, перечитывая раз за разом показания её и ДПС-ников, что прибыли на место аварии. Он уже продумывал ходы, как ей помочь. Он может…
Катя же начала дурить. По-черному шарахалась от него, как дура. Стоило ему только подойти к нему, напрягалась, вытягивалась, как струна. Нет, чтобы ласково улыбнуться. Да он за её улыбку порвет кого угодно.
А она, дрянь мелкая… целкой оказалась.