Напротив кровати висела тонкая книжная полка. Маленький письменный стол стоял в углу возле двери. Шторы на окне сшиты из тонкого розового кружева — они, наверняка, когда-то были красивым, но сейчас выглядели настолько ветхими, что, казалось, вот-вот развалятся.
На тумбочке у кровати стояла пустая тарелка, оставшаяся тут с вечера. Сначала, когда Мари принесли скромный ужин, она подумывала оставить его не тронутым. Ей не хотелось, чтобы волки не решили, что она готова с ними сотрудничать, но ее желудок протестовал, и в итоге она решила выразить свое неудовольствие по-другому.
Пока она лежала, раздался стук в дверь, который заставил ее вздрогнуть. Раздраженная, она подскочила и принялась искать свой плащ. До только сейчас нее дошло, что она всё еще во вчерашнем платье, а где теперь достать новые — понятия не имеет.
— Мари, это Курт, — послышались из-за двери приглушенные слова.
— Минуточку, — отозвалась она.
Как бы Мари на него не злилась, но представать перед ним взъерошенной и заспанной у нее не было ни малейшего желания. Если ее собирались держать тут насильно, то она хотя бы будет выглядеть достойно.
Она подбежала к небольшому тазу с холодной водой, наспех умылась и заглянула в круглое зеркало, изо всех сил стараясь укротить свои непослушные светлые локоны. Темные круги под глазами так просто не прогнать, увы.
Наконец, Мари открыла дверь и увидела Курта, стоящего там с тарелкой яиц, парой булочек и чашкой горячего чая. Как бы ни было трудно это признавать, еда пахла восхитительно. К ее ужасу, ее живот подумал так же и громко заурчал.
Курт попытался скрыть улыбку, протягивая ей поднос.
— Уже почти полдень, — сказал он. — Я подумал, что ты можешь быть голодна.
Мари вздохнула, взяла еду и вернулась на кровать.
Курт взял стул и сел в дверях. Мари попыталась сосредоточиться на своем завтраке, а не на эффектном молодом человеке, пристально наблюдающим за ней. Даже не глядя на Курта, она прекрасно осознавала, что теперь он выглядит мужчиной во всех отношениях.
И ей захотелось изучить каждый дюйм его лица. Хотелось понять, осталось ли там хоть что-нибудь от того мальчика, которого она любила. Но пялиться на него было бы в высшей степени неуместно. Не хватало только, чтобы он подумал, что она подчинилась планам стаи на счет нее.
Как бы она ни относилась к Курту, ни одна эмоция не позволила бы ей просто принять судьбу, которую они ей тут напридумывали.
— Когда закончишь, — прервал Курт неловкое молчание, — я хочу тебе кое-что показать.
Мари метнула в него холодный взгляд и молча продолжила жевать. Ей страшно хотелось ответить ему какой-нибудь колкостью, он ведь солгал ей. Даже нет, не так, — он врал ей с самой первой их встречи. Знал всё про то, что от нее хотят горожане и волки, но не обмолвился ни единым словом, чтобы ее спасти. И даже после того, как он отослал ее в Тагель, он вернул ее обратно в этом место одиночества и ужаса.
Единственное, что мешало Мари излить на Курта бурный поток обвинений, это осознание того факта, что он недавно потерял мать.
Мари ела настолько медленно, насколько это возможно, но всё-таки еда закончилась. Она вздохнула, проглотила остатки чая и встала, показывая, что готова идти. Нехотя она последовала за Куртом из его дома. Когда они вышли, она поняла, что это тот самый дом, на который она случайно вышла много лет назад. Но на этот раз они пошли не в сторону леса, и Мари ахнула от картины, которая ей открылась.
Она ожидала увидеть что угодно, но только не целое поселение. Тут и там, укрытые огромными деревьями, стояли маленькие домики — бревенчатые, с соломенными крышами, очень похожие на те, в которых жили люди на окраине Валда. Люди сновали туда-сюда, занятые каждый своей работой.
Всё как в обычных городках.
И всё же, что-то было не так. Мари это чувствовала, но пока не могла понять, что именно.
— Ты наверняка надеешься сбежать, — голос Курта звучал так спокойно, будто он говорил о погоде.
Мари ответила ему взглядом, полным вызова. Он вернул ей лишь небольшую понимающую улыбку.
— Разве не все пытаются?
Мари решила, что небольшую дерзость может себе позволить.
Курт усмехнулся.
— Ну да. Очевидно, что это глупо — пытаться сбежать от двухсот тридцати волков, но многие пытаются. Хотя некоторые и остаются.
— Чего ради?
Мари заметила мимолетную боль на лице Курта и чуть не пожалела о своем вопросе. И всё-таки она не могла придумать причины, по которым кто-то может по доброй воле остаться в таком жалком месте, оторванный от всего, что когда-то любил и знал.
Это просто нелепо.
— Прогуляемся? — вместо ответа предложил Курт.
Он повел ее по первой улице. Грязные дети бесстрашно носились и верещали, огибая дома и заборы. Взрослые работали и бранили детей. Когда Курт и Мари шли мимо, все ненадолго оставляли свои дела, чтобы посмотреть на них. И, хоть горожане отвечали на взгляды Мари, ей захотелось съежиться и попросить, чтобы они перестали.
Улыбок не было. Смеялись только дети, которые еще мало что понимали.
Они подошли к маленькому двору, и Курт жестом попросил Мари стоять на месте. Может, убежать сейчас, пока он шагает к входной двери в хижину? Но она сдержала порыв. Любопытство взяло верх.
— Штефан, — позвал кого-то Курт. — Я знаю, что ты наверху, не вынуждай меня подниматься. А то всё расскажу твоему деду, и ты сам знаешь, что будет дальше.
Из дымохода показалась белокурая голова мальчишки. Он уставился на Курта широко распахнутыми глазами, а тот снова позвал его суровым, но добрым голосом.
— Я же говорил тебе, что играть на крыше небезопасно. Слезешь сам, или тебе нужна помощь?
Мальчик не ответил, но через мгновение исчез, а затем снова появился внизу. Курт взъерошил ему волосы и велел пойти играть с сестрой. Мари не хотела проявлять никакого интереса, но всё-таки приподняла одну бровь.
— Его родители умерли прошлой зимой, — объяснил Курт, и они продолжили прогулку. — Штефан и его сестра теперь живут с дедом.
Говоря это, он постоянно кивал прохожим. Чем дальше они шли, тем сильнее у Мари сжималось сердце от жалости ко всем этим незнакомцам. Она попыталась отбросить эту жалость, ведь чем больше она будет их жалеть, тем более оправданными будут ей казаться действия стаи.
И всё-таки для двухсотлетнего поселения людей тут катастрофически не хватало. Кроме того, Мари поняла, что до сих не увидела ни одной лавки или мастерской. Когда она спросила об этом Курта, он пояснил, что некоторые продавали свои услуги на дому, например, кожевник, портной и мясник. Другие же просто перебивались случайными заработками и экономили на всём, на чем можно было сэкономить.
— Мы пытались строить магазины, — сказал Курт, горько усмехнувшись. — Даже распределили рабочие места, планировали возвести церковь и зернохранилище. Они слушают нас, делают то, что им говорят, но…
Курт осекся и остановился. Он привел Мари к самому печальному рынку, который ей доводилось видеть. Ни одной телеги, ни одного торговца — крохотная площадь совершенно пуста и одинока.
— Но они не хотят? — тихо спросила Мари.
Курт кивнул.
— Люди должны хотеть процветать, чтобы искренне что-то делать.
— Они сдались, — прошептала Мари.
До нее, наконец, дошло, что не так в этом волчьем городе. Одежда большинства жителей порвана и испачкана, а волосы они будто бы и не стригут вовсе, а обрубают грубым лезвием. Все, кто им встретился по дороге, уже выглядят уставшими и вялыми, хотя еще только полдень.
За работой никто не напевает песен, которые в Тагеле доносились с каждого двора. Хоть Мари собиралась оставаться бесстрастной, но всё-таки не выдержала.
— Что происходит без Чистой Крови? — выпалила она.
— Без нее здесь все, кто старше шестнадцати, окончательно утратят человечность. И каждый ребенок будет в опасности. Скорее всего, их загрызут собственные родители.