— Охотишься? — Мари прервала молчание и указала на оружие в его руках.
— Что? — Гензель вздрогнул, словно вышел из оцепенения. — А, это… Да. Хотел подстрелить пару кроликов на ужин. Я… мы с Гретель теперь живем в доме отца Хенрика, помогаем вот ему.
— О… А что случилось…
— Наш дом сгорел три года назад. Отец умер в пожаре.
— Мне… очень жаль.
Мари действительно сочувствовала его потере, но, если честно, не от всей души. Отец Гензеля был пьяницей, но, в отличие от Варина, взял за привычку бить своих детей, когда приходил домой в предрассветный час. Следы его гнева неделями не сходили с лиц и рук Гензеля и Гретель, а как только начинали заживать, на их месте тут же появлялись новые.
— А что насчет тебя? — спросил Гензель. — Твоя семья вернулась, чтобы остаться?
— Нет, — тихо сказала Мари. — Нет, я просто приехала навестить бабушку и дедушку перед… своей свадьбой.
Было так странно произносить это вслух. Злость на Курта и дедушку вновь зашевелилась в ее душе, но не охватил ее целиком, и она заметила, что лицо Гензеля немного помрачнело на ее последних словах.
— А… понятно. Значит, и твой жених тоже здесь?
Мари кивнула.
Они помолчали еще полминуты, и тишина стала ужасно неловкой. Наконец, Гензель откашлялся.
— А… эм… А почему ты тогда тут одна и плачешь?
— Я просто поняла, что буду скучать по нашей горе, — медленно сказала Мари, стараясь не выдавать слишком много эмоций. — И уже собиралась домой.
Тревога по поводу того, что она слишком далеко от Курта и Йохана всё-таки взяла над ней верх сейчас, когда злость поутихла.
— Могу… — Гензель замялся. — Могу я проводить тебя? Если ты не против, конечно.
— Да, звучит неплохо, — улыбнулась Мари.
К счастью, пока они шли по тропе, Гензель больше ничего не спрашивал о личной жизни Мари. Они предпочли посвятить разговор воспоминаниям об их детских проделках. Только когда он привел ее на крыльцо бабушки и дедушки, он спросил:
— Ты будешь на свадьбе Адлера?
— Бабушка говорит, что да.
Гензель довольно улыбнулся и кивнул Мари на прощание, а потом отправился по своим делам. Мари смотрела ему вслед и даже почувствовала себя довольной внезапным воссоединением со старым другом, пока не вспомнила о причине своего побега.
— Кто это был?
Голос Курта звучал низко и грозно, когда он вышел к ней из вечерних теней.
Ильзе и Ленз тоже вышли во двор.
Мари собиралась ответить, но увидела, как дедушка бросает на Курта полный ярости взгляд, а тот, в свою очередь, возвращает ему точно такой же. Ненависть на их лицах снова разожгла в Мари гнев. Вместо того, чтобы ответить Курту, она повернулась к бабушке и говорила будто бы только с ней.
— Гензель был достаточно добр, чтобы спросить о моем состоянии и проводить меня до дома.
Произнеся это, Мари кинула беглый взгляд на Курта и заметила, как исказились его черты.
— Ну, это мило с его стороны, — пожала плечами бабушка.
— Да, очень мило, — Мари гордо вздернула подбородок. — А теперь, если вы не возражаете, я пойду прилягу. Устала, знаете ли.
Она решительно зашагала к двери, но резко остановилась.
— Бабушка!
— Да, милая?
— Если они еще не поняли, пожалуйста, скажи дедушке и Курту, что если они вытворят что-то подобное еще раз, я не буду разговаривать ни с одним из них до конца жизни.
Семья молчала, пока Мари шла в свою комнату. Как только дверь за ней закрылась, крупные слезы покатились из ее глаз, а рыдания начали сотрясать тело. Но не только воспоминания о драке причиняли ей боль.
Она не могла взять толк, как ее дедушка, который пошел против всех правил, чтобы достигнуть своей мечты, теперь отказывает Мари в праве на ее собственный выбор. Он лучше других должен знать, что это значит — следовать своим путем, каким бы он ни был. И если она видит свой путь в том, чтобы остаться с Куртом, то Ленз должен поддержать ее, а не чинить преграды.
По крайней мере, ей так казалось. До сегодняшнего дня.
— Мари, — прошептал Курт с той стороны двери.
Прежде чем он успел продолжить и сказать еще хоть слово, она услышала приглушенный голос Ленза, который, очевидно, стоял на другом конце коридора. Она не поняла, что именно дедушка говорил, но ответ Курта был едким и ядовитым.
— Если мы каким-то чудом провернем это и снимем проклятие, не жди, старик, что я когда-нибудь позволю ей сюда вернуться.
Как раз в тот момент, когда Мари подумала, что ее сердце не может болеть сильнее, она почувствовала, как оно разрывается на части.
Глава 19
Верная своему слову, Мари не разговаривала ни с Куртом, ни с дедушкой всю оставшуюся неделю. У нее так хорошо получилось их игнорировать, что она впечатлила даже сама себя.
Бабушка наблюдала за всем этим с сочувствием, но в итоге не выдержала.
— Молчание придает сил, — сказала она, — но приносит мало пользы.
— Разговор принесет пользы еще меньше, — фыркнула Мари. — Если я открою рот, это будут не слова, а крики.
Так что она продолжила молчать и ждать.
Драк больше не было, но не было и покоя. Курт пытался найти утешение в компании Йохана, и больше не приходил ни для тренировок, ни для работы в поле. Лишь в самые поздние часы он возвращался в дом, чтобы улечься на сене в сарае.
Совместные ужины превратились в пытку. Еда не доставляла удовольствия никому. Курт сердито смотрел в свою тарелку, подавая голос лишь в том случае, когда к нему напрямую обращалась Ильзе. Ленз вел себя так же.
Единственный, кому, казалось, не вредила неловкая тишина, был Йохан. Он держал язык за зубами по собственной воле.
С удивлением Мари обнаружила, что угрюмое молчание Курта раздражает ее даже больше, чем его ссора с дедушкой. Она ждала, что он будет искать способы поговорить с ней, попросит прощения, но вместо этого он вел себя так, будто это он обиделся, а не она.
Во время очередной молчаливой трапезы, Мари решила, что заставит его заговорить первым, даже если для этого придется спровоцировать его злость.
Чувство вины пыталось укусить ее, когда она открыла рот, чтобы произнести слова, крутящиеся на языке. Но она проигнорировала голос совести и спросила у бабушки нарочито будничным тоном:
— А кто в деревне считается самым завидным холостяком?
Мари физически ощутила, как Курт замер над своей тарелкой. Удовлетворенная такой реакцией, она выжидающе посмотрела на бабушку.
Ильзе либо было всё равно, либо она не поняла, в чем подвох, потому что ее ответ был таким же ровным, как и всегда.
— Вроде как Мэнни Ридлер и Гензель сейчас пользуются спросом у девушек.
— А Гензель кого-нибудь выделяет? — небрежно продолжила Мари.
Ильзе приподняла одну бровь.
— Вроде нет. А что?
— О, да так, — пожала плечам Мари, — на свадьбе Адлера нужно же будет с кем-то танцевать.
Еще раз украдкой взглянув на Курта, она убедилась, что он разъярен до предела. Его пальцы побелели от того, с какой силой он сжал ложку.
Мари осталась довольна произведенным эффектом и старалась изо всех сил унять рыдания своей совести. О танце больше не было сказано ни слова, но когда Мари, извинившись, встала, чтобы пройти в уборную, Курт сразу же выскочил следом за ней, игнорируя суровый взгляд Ленза.
Он быстро настиг ее в темноте, схватил за руку и прижал к стене дома. Судя по его хватке, дурачится он не собирался, и Мари на мгновение стало страшно.
Курт тяжело дышал, но всё же взял себя в руки.
— Мари, что ты делаешь? — спросил он низким и напряженным голосом.
— Я ничего не сделала.
— Ой, правда? Ты не разговаривала со мной несколько дней, а теперь что? Поиздеваться решила?
Мари выдернула руку и посмотрела на Курта сквозь темноту свирепым взглядом. Она была уверена, что он видит ее гораздо лучше, чем она его.