— Ты и представить себе не можешь, каково это. Осознавать всю тяжесть совершенного тобою преступления. Так как оно было мною совершенно, как ни крути. Мы причинили этой девочке страшный вред, который одним чистосердечным раскаяньем навряд ли исправишь. Я бы очень хотел попросить у неё прощения и сделать всё, что в моих силах, чтобы смягчить полученную от нас травму, только, боюсь… Она не сумеет сейчас не то что разговаривать, но и видеть меня.
— Боюсь, тебе придётся распрощаться с данным желанием уже навсегда, Билли. И, если ты действительно вдруг решил раскаяться по каким-то известным лишь тебе причинам, думаю, будет лучше, если ты так же, из моральных и этических соображений, захочешь отсюда уехать.
— Я уже об этом тоже думал, Рей. И тоже согласен с тобой в этом плане не все сто. И, если дядя Алистер решит, что это самый оптимальный для всех вариант, я приму все его на мой счёт условия без единого возражения.
— Ну, конечно! Как же без решения дяди Алистера! Сам-то ты не в состоянии сделать это по собственной воле, да? Только с чьего-то прямого разрешения?
— Думаешь, это так легко сделать, Рей? Вернуться домой раньше оговоренного срока и объяснить родителям, почему меня выгнали из Юкайа? По-твоему, я горю желанием обо всём им этом рассказать?
— Не могу с этим не согласиться, но Уильям, как это ни странно, прав. Ведь, чем меньше людей будет знать о случившемся, тем у нас есть все шансы сохранить произошедшее в тайне. Не говоря уже о Долорес и Герберте. Узнать, что твой родной ребёнок замешан в столь грязной истории… Такое не пожелаешь никому из родителей.
Я с ошалелым изумлением перевёл взгляд на отца, едва ли поверив в то, что он только что сказал. Но, судя по весьма серьёзному выражению лица Стаффорда старшего, он совершенно не шутил. И, скорее, последние полчаса только и делал, что обдумывал свалившуюся ему на голову ситуацию, выискивая в ней самые оптимальные для всех решения и выходы.
Он, кстати, всё это время стоял у своего рабочего стола тоже со скрещенными на груди руками, и почти что повторял мою позу. Правда, в отличие от меня, опирался ягодицами о массивную столешницу и как раз находился где-то по центру между мной и Карлайлом. Эдакий разделительный барьер или бдительный арбитр, который не позволит, чтобы в его доме произошло ещё что-нибудь недопустимое.
— Только не говори, что ты собираешься его здесь оставить.
— Рей, будь хоть немного снисходителен к Уильяму. Ты же видишь, он сожалеет обо всём, что натворил и едва ли теперь рискнёт сделать что-нибудь в противовес собственным словам. Для всех нас будет лучше, если мы попытаемся забыть о случившемся, как можно быстрее. Не только забыть, но и не делать никаких попыток выпустить это за пределы данной комнаты. Неважно куда и в каком виде. Никаких сплетен и слухов. Вообще ничего! Изнасилования, слава богу, не произошло, на этом и остановимся. Раз не было изнасилования, то не было и всего остального.
А вот это действительно начало походить на ирреальный фрагмент какого-нибудь дико безумного сна. Я, конечно, предполагал, что отец захочет всё свести на нет и замять историю как можно основательней, но чтобы до такой степени…
— А ты не допускал мысли, папа, что он всего лишь разыгрывает перед нами самую банальную комедию? И никакого раскаянья на деле он не испытывает. Зато ты ему, как по писанному, играешь на руку.
— Рей, пожалуйста. Я понимаю, ты сейчас на взводе. И, наверное, будет лучше, если ты пока куда-нибудь сходишь проветришься и хоть немного, но успокоишься…
— Нет, папа! Лучше не будет! — я всё-таки не сдержался и оттолкнулся от шкафа, делая несколько шагов к центру кабинета и опуская руки, чтобы тут же засунуть сжатые кулаки в карманы брюк. — Я не хотел об этом говорить… точнее признаваться, но вы мне не дали другого выхода. Я не потому так болезненно реагирую на случившееся, что мне так неприятен Уильям и его компания достойных ему дружков. И не потому, что он чуть было не изнасиловал в нашем имении совершенно незнакомую ему девушку, едва не подставив всех нас под серьёзный удар. Проблема в том, что он чуть было не изнасиловал МОЮ девушку! И даже пообещал довершить начатое, когда сбегал с собственного места преступления.
Я никогда не забуду этого момента. Того, как изменилось выражение лица моего отца, и как ошалел на своём месте Карлайл с открытым в кривой усмешке ртом и полным неверием в вытаращенных глазах. Но, похоже, я настолько крепко вжился в разыгранною мною роль, что и сам уверовал в то, что говорил.
— Что? Рей… Ты ведь сейчас шутишь, да? — само собой, отец не смог поверить с ходу моему нежданному заявлению, тут же списав всё на мой неудачный розыгрыш.